Фентон находился в слишком большом замешательстве, чтобы принять вызов, брошенный ему. Он устремился дальше, вслед за собственными мыслями, рассуждая вслух.

— Перес полагал, что нам следует направить курьеров к Мьюлшоу-Крику, прежде чем сиу займут позиции вокруг форта. Но ведь мы даже не видели ни одного индейца. Не могу же я вызывать подмогу из форта Лоринг в связи с осадой, которая даже не началась. Я стану посмешищем всей армии. — Командир форта прислушивался к собственным аргументам. — Да, я побьюсь об заклад, что сиу уже отошли и двинулись на север, где бы там ни лежал этот их лагерь, как говорил Клэнтон.

— Я бы присоединился к этому. — В поддержке Тендрейка было больше надежды, чем рассудка. — Всё это дело развеется вместе с бураном.

— Мне очень жаль, джентльмены. — Хауэлл был неразговорчивым, резковатым человеком и опытным командиром, пробывшим на фронтире дольше сроком, чем Тендрейк и Фентон. — Но ваши выводы совершенно ошибочны.

— Что за чёрт, Хауэлл? Уж не пали ли вы духом, а?

— Не совсем, полковник, — мрачно ответил офицер. — Но полчаса назад, когда я стоял на страже, Бог развёл занавески и дал мне возможность кое-что увидеть.

— Что же именно? — потребовал Тендрейк.

— Благодаря одному из таких прояснений в буране возникла брешь. С минуту-две я мог наблюдать чёрное небо и звёзды — примерно на три стороны света — на юго-востоке, юге и юго-западе.

— Ну, и что же? — Тон у полковника Фентона был нерешительный.

— Что ж, чернота неба да звёзды — это не всё, что я видел. Также дым, джентльмены. Много дымов. Насколько видел глаз, тонкие струйки дыма. Серо-сизые. Дым от костров. Такой, какой поднимается над дымоходами индейских типи ясным зимним вечером. Мы окружены.

— О Господи! — вырвалось у Тейндрека. — Нам пришёл конец.

— Есть один шанс на помощь извне! — Неожиданное заявление Фентона вселило надежду.

— Каким образом? — осведомился Хауэлл.

— Я только что вспомнил Бэйли и О’Коннора. Они наверняка остановятся в Мьюлшоу-Крике и телеграфируют полковнику Бойнтону в форт Лоринг. Несомненно же, они догадаются сделать это. Вы согласны, Хауэлл? Более того, Бойнтон мог уже и выслать колонну подкрепления по получении этого известия!

— Не пройдёт, полковник. — Тон Хауэлла был отрывисто-груб. — Пусть даже они и выслали депешу, и пусть даже Бойнтон придал ей значение, — всё равно он станет ещё дожидаться подтверждения депеши. Не забывайте: это милая, добрая старушка армия. Три копии каждого документа и подпись командующего, и всё для того, чтобы капрал смог наведаться в нужник.

— Тем не менее это наш единственный шанс, — пробормотал Фентон сварливо.

— Наш единственный шанс, — возразил ему Хауэлл, — состоит в том, чтобы послать вестника. Мы, быть может, продержимся здесь с неделю. Быть может, ещё день после того. Если верховой прорвётся — у нас будет шанс. Правда, ненадёжный, следует признать.

— Я не стану никого назначать приказом в эту поездку, Хауэлл; да если б я это и сделал, как, по-вашему, заставить кого-то двинуться в путь? Любой в трезвом уме предпочтёт скорее быть застреленным, нежели попасть в руки враждебных индейцев. И кроме индейцев, как насчёт этого бурана там, снаружи? До Мьюлшоу-Крика сто девяносто миль. При такой погоде приказ совершить подобную скачку превращается в смертный приговор. Справлялись ли вы о температуре за последний час?

— Тридцать ниже нуля, когда я входил.