Жест, которым она отбросила волосы назад, был как две капли воды похож на тот, который Грэхем только что заметил у ее матери. В следующем кадре Сьюзен лягушонком плескалась в ванне с пеной. Сейчас уровень объектива оказался ниже, изображение было не таким четким – снимал, видно, один из братьев. Сцена обрывалась в тот момент, когда Сьюзен в сползшей на глаза купальной шапочке растянула рот в неслышном вопле негодования и попыталась обеими руками прикрыть свою плоскую грудь шестилетней девочки.
Мистер Лидс не мог допустить, чтоб сын превзошел его в мастерстве жанровой съемки и в свою очередь удивил миссис Лидс, принимавшую душ. Занавеска в ванной шевелилась и надувалась, словно кулисы перед началом школьного самодеятельного спектакля. Над краем занавески показалась рука миссис Лидс с зажатой в ней губкой. Финал этой впечатляющей сцены был смазан: хлопья пены залепили объектив.
В последнем кадре был запечатлен Чарлз Лидс, похрапывающий перед телевизором. Он сидел в том самом кресле, в котором сейчас устроился Грэхем.
Фильм кончился, и Грэхем поймал себя на том, что не может отвести глаз от пустого квадрата, белевшего на экране. Нравились они ему, эти Лидсы. Очень жаль, что его встреча с ними произошла в морге. Вот ведь и маньяку они чем‑то понравились, но его как раз очень устраивало то, что они оказались в морге.
Голова гудела от усталости. Грэхему начинало казаться, что он уже перестал соображать. Тогда он отправился в гостиничный бассейн и плавал там, пока ноги не одеревенели. Выходя из воды, он был в состоянии думать только о двух вещах – рюмке мартини и терпком вкусе губ Молли.
Он налил себе мартини в пластмассовый стаканчик и позвонил Молли.
– Привет воротилам бизнеса.
– Привет, малыш. Ты где?
– Здесь, в Атланте, в паршивой гостинице.
– Занят чем‑нибудь полезным?
– Не сказал бы. Мне грустно.
– И мне тоже.
– Я хочу тебя.
– И я тоже.
– Расскажи мне о себе.
– Сегодня у меня была стычка с миссис Холпер. Ей взбрело в голову вернуть мне платье, которое она уже надевала. Она принесла мне его с большущим пятном от виски на заднице.
– И что ты ей сказала?
– Сказала, что я продала ей его в приличном виде.
– А она?
– Принялась ныть, что раньше без проблем возвращала купленные у меня вещи, и именно по этой причине делала покупки в моем магазине, а не в других.
– А ты что?
– А я говорю, что я расстроена, потому что Уилл много треплется по телефону.
– Так, понятно.
– Уилли в порядке. Сейчас зарывает в песок черепашьи яйца, которые вырыли собаки. А ты что делаешь?
– Читаю отчеты. Питаюсь всякой гадостью.
– Все время думаешь, наверно.
– Угу.
– Могу я тебе чем‑нибудь помочь?
– Пока мне не за что ухватиться, Молли. Не хватает фактов. То есть их до черта, но у меня ничего не выстраивается.
– Ты еще побудешь в Атланте? Ты не думай, я тебя не тяну домой, я просто интересуюсь.
– Не знаю. Как минимум проторчу тут несколько дней. Я скучаю по тебе.
– Хочешь, поговорим о занятиях любовью?
– Я не выдержу. Может, лучше не надо?
– Не надо чего?
– Разговаривать о занятиях любовью.
– Ладно. А думать можно?
– Не возражаю.
– У нас новая собака.
– Черт возьми!
– Похожа на помесь бассета и китайского мопса.
– Очень мило.
– У него такие огромные яйца.
– Меня очень волнует, какие у него яйца. |