Грэхем произнес первую за все это время фразу:

– Вы сказали, что пошли одеваться, а когда открыли дверь на улицу, его уже не было. Значит, вы не были одеты?

– Ну да.

– И это среди дня? Может быть, вы чувствовали себя неважно, мистер Парсонс?

– То, что я делаю у себя дома, вас не касается. Могу хоть в кимоно ходить, если захочу. А вот почему вы вместо того, чтобы ловить преступника, торчите здесь, еще вопрос. Может, потому, что в доме не такое пекло, как на улице?

– Как я понял, вы не работаете, мистер Парсонс, и, думаю, для вас не имеет особого значения, как и когда вы одеваетесь дома. Бывает, вы по целым дням не одеваетесь, правильно?

На висках у Парсонса набухли жилы.

– Если я сейчас и не работаю, так это вовсе не значит, что я целыми днями бездельничаю и хожу неряхой. Просто мне стало жарко, и я зашел домой принять душ. В тот день я вкалывал, будь здоров. Занимался мульчированием и к полудню уже закончил свою дневную норму, а это, уверяю вас, куда побольше, чем вы оба сделаете за сегодняшний день.

– Простите, чем вы занимались?

– Мульчированием.

– И когда вы это делали?

– В пятницу. Как раз в прошлую пятницу утром мне привезли большую машину навоза, и к обеду я его уже весь разбросал. Можете поинтересоваться в Центре садоводства, сколько навоза они присылали.

– Итак, вам стало жарко, вы пришли домой и приняли душ. Что вы делали на кухне?

– Готовил себе чай со льдом.

– Достали из морозильника лед? Но холодильник‑то у вас стоит вон там, далеко от окна.

Парсонс перевел растерянный и смущенный взгляд с окна на холодильник. Глаза его казались пустыми, как у рыбы, пролежавшей весь день на рыночном прилавке. Внезапно он просиял и подошел к шкафчику возле раковины.

– Здесь я стоял, когда увидел его. Доставал сахар. Вот так. Больше мне нечего добавить. Теперь, если вы закончили шпионить…

– Думаю, он видел Хойта Льюиса, – с отсутствующим видом заметил Грэхем.

– Скорее всего, – поддержал его Спрингфилд.

На глазах Парсонса навернулись слезы.

– Нет! Говорю вам: это мог быть кто угодно, только не Льюис.

– А откуда вы знаете? Может, это был он, а вам черт знает что примерещилось.

– Льюис черный, как негр. Волосы у него вечно сальные и с проседью, а баки, как у дятла.

Парсонс говорил с надрывом – вот‑вот перейдет на крик. Он тараторил с такой скоростью, что его становилось все трудней понимать.

– Нет, нет и еще раз нет! Я уверен на сто процентов, это не Льюис. Тот человек был незагорелый, и волосы у него светлые. Когда он наклонился, чтобы записать показания счетчика, я заметил полоску волос под шляпой. У него такая аккуратная стрижка.

Спрингфилд спокойно выслушал эту возмущенную тираду и постарался, чтобы в его голосе все еще звучали нотки сомнения:

– А лицо не помните?

– Не помню. Может, он с усами.

– Как у Льюиса?

– У Льюиса нет усов.

– Да?

А счетчик был по его росту или ему приходилось смотреть вверх?

– Мне кажется, счетчик был на уровне его лица.

– Вы узнали бы его?

– Сомневаюсь.

– Сколько ему лет?

– Не старый, это уж точно.

– А вы не заметили, собака Лидсов не крутилась поблизости от него?

– Нет.

– Знаете, мистер Парсонс, признаюсь, я был не прав, – заявил Спрингфилд. – Вы нам действительно очень помогли. Если вы не возражаете, мы пришлем к вам своего художника.