Наталия Ипатова. Красный ЛисСказки зимнего перекрестка - 2
Как прекрасны полукружья твоих сомкнутых век…
ПРОЛОГ
Два мальчика сидели на полу. В глиняной плошке меж ними воском безмолвно плакала свеча. Из темного угла пучился огромный мяч, расписанный под глобус – блик трепетал на его глянцевом боку. Стены комнаты утопали во мраке, и она казалась больше, чем была на деле. Волосы детей блестели, как полированное золото. Старший машинально катал по ковру цвета опавшей листвы янтарные шарики. Откуда‑то из глубины, из‑под пола, доносилось скорее даже не слышимое, а ощутимое гудение. – Гудит, – сказал младший, чтобы что‑то сказать. – Красный Лис сказал, пока гудит, мы можем не бояться темноты. – Я никогда не боялся темноты! – Это потому, что гудит всегда, – рассудительно заметил старший. Красный Лис защищает нас от темноты и страха. Дети замолчали. Они уже привыкли к чувству неясной тревоги, окружающему их постоянно в этом мрачноватом замке, но сегодня ночью оно было особенно острым. «Гудит», – убеждали они себя. – Видел ли ты что‑нибудь в ониксовом шаре, Корсак? – спросил младший спустя некоторое время. Корсак покачал головой. – Мама отобрала его и выбросила, – ответил он нехотя. – Она сказала, что Лис не должен дарить нам такие опасные игрушки. Она сказала, что такие шарики используются для колдовства. Ирби, давай не будем ей показывать, если Красный Лис еще что‑нибудь такое нам подарит. – Не будем, – согласился с непререкаемым авторитетом Корсака маленький Ирбис. – Но, Корсак… Разве подарки Лиса опасны? Он ведь сам сделал ту машину, которая не пускает в замок колдовство. Корсак заколебался. За плотно закрытым окном постукивали ставни. Может, это леший просился в дом, но их здоровый эгоизм, равно как и забавные наставления Красного Лиса, подсказывали им, что лешему в лесу лучше, чем в натопленной спальне, а им, в спальне, лучше вдвоем и без лешего. – Ирби, – произнес, наконец, Корсак после долгого и мрачного раздумья, ты еще, наверное, маленький, но я тебе скажу… Мне больше некому сказать. Мне кажется, мама не любит Красного Лиса. Повисла пауза. Шестилетний Ирбис сник под тяжестью обвинения, выдвинутого его семилетним братом. – Нет, – неуверенно отозвался он. – Разве можно не любить Красного Лиса? – Она не любит его, это точно, – мрачно продолжал упрямый Корсак. Она никогда не смеется, когда он шутит, и никогда с ним не соглашается, даже когда сама видит, что он прав… и запрещает нам играть с его подарками. Она бы и нам запретила с ним играть, если бы могла! – Но Красный Лис любит маму! – Она не хочет, чтобы он любил ее. Она сердится на него. Она говорит, что он тайком занимается колдовством, и что это очень дурно. Ирби неприятно было говорить о том, что мама не любит Красного Лиса, и он ухватился за произнесенное братом слово: – А, колдовство! Я пытался увидеть что‑нибудь в янтарном шарике, но у меня ничего не вышло. Наверное, обязательно нужен ониксовый? А третьего дня я спросил у Лиса, как можно превратиться в лисицу, а он засмеялся и сказал, что не скажет. Сказал, что превратиться туда – легко, а обратно трудно, и чем больше я буду лисицей, тем меньше – мальчиком. И еще он сказал, что я могу совсем разучиться становиться обратно мальчиком, и однажды крестьяне поймают меня в курятнике, и ему будет от этого больно. Корсак слушал со снисходительной и печальной улыбкой – он сам просил Лиса о том же, ему и самому хотелось рыжим огоньком нестись в степи, в высокой траве, или красться ночью, бесшумно, на мягких полусогнутых лапах – и он получил тот же ответ: полушутливое, но оттого не менее твердое «нет». |
