Мое сознание прояснилось. Я впервые по-настоящему осознала, что произошло. До сих пор я находилась в состоянии шока или истерии, и эта защитная реакция организма позволяла мне как-то держаться. Но музыка вывернула меня наизнанку. Теперь я ощутила всем своим существом: Монти мертв. Окончательно и бесповоротно. Жестоко забит до смерти клюшкой для игры в гольф. Думать о том, кто это сделал, я еще не могла. Мною владела одна мысль: нужно выбраться из магазина Каннингхема как можно скорее. Только дома, в безопасности тихой квартиры, в присутствии рассудительной и уравновешенной Елены я смогу хоть как-то оправиться.

Я опять потеряла голову. Положив обе руки на плечи Тони, я стала его трясти.

— Случилось нечто ужасное! — воскликнула я. — Мы должны бежать.

К моему облегчению, он поднялся со стула с бессмысленной улыбкой па лине, слегка покачиваясь.

— Хорошо, — пробормотал Тони. — Я пойду. Но Долорес тоже пойдет с нами.

Он поднял ее на руки, и я представила себе, как мы проходим мимо охранника втроем, в компании с манекеном.

— Тони, — сказала я. — Монти мертв. — Я почувствовала, как Билл предостерегающе сжал мою руку, но уже не могла остановиться. — Кто-то убил его, Тони. Я говорю тебе: он мертв!

Тони молча смотрел на меня, и некоторое время тишину нарушал только монотонный, способности с ума рокот барабанов Равеля.

Но тут в гулкой пустоте прохода, ведущего к кабинету Тони, послышались совсем иные звуки.

Раздались уверенные целенаправленные шаги человека, который, по-видимому, шел прямо к нам. Не цоканье женских каблучков, а тяжелая мужская поступь.

Моя рука непроизвольно взметнулась к горлу

— Сюда кто-то идет.

— Хорошо, — попытался успокоить меня Билл, но он и сам не мог оторвать тревожного взгляда от двери. — Мы на своем рабочем месте. Мы собрались здесь, чтобы обсудить вопрос о птичке и граммофоне в оконной витрине. Тони, ты меня понял? Мы говорили только об этом.

Меня трясло; я повернулась спиной к двери и прижалась к Биллу.

— Будь уверен, — пылко поддержал Билла Тони, граммофон там и останется. Он и сейчас в окне. Мне плевать на то, что это не нравится Монтгомери… — Тони внезапно осекся, его лицо передернулось. До него начал доходить смысл моих слов. — Может, его никто и не заметит. Может…

Шаги приблизились, и Билл оживленно вступил в разговор.

— Отличная идея. Тони. Я уже подсоединил провода, а громкоговоритель будет слышно на соседней улице. Толпы народа будут привлечены хотя бы новизной твоего изобретения.

Хотя я и впала в оцепенение, мне было ясно, что Билл избрал неверную тактику. Несколько минут назад он еще мог поднять тревогу. Но теперь благодаря ему, мы оказались втянутыми в какой-то заговор и вынуждены молчать. Сказать правду было уже поздно.

Шаги приблизились к двери вплотную, но мне было слишком страшно, чтобы я могла оглянуться. Я попыталась догадаться о том, что происходит, по выражению лиц Билла и Тони. Но Билл выглядел спокойным, а Тони опустил голову и поправлял воротник рубашки.

— Добрый вечер, мисс Уинн, — произнес тягучий голос. — Привет, Тони.

Я наконец повернулась лицом к двери. В комнату вошел человек крупного телосложения. Массивные плечи и руки, профиль поэта и темные мечтательные глаза. Ему, как на грех, досталась фамилия Геринг. Сильвестр Геринг. Но он не был великим грешником, скорее печальником. Глядя на нас троих, он погрузился в мрачное раздумье. Мрачное и зловещее; вид он имел очень многозначительный.

— Подумал, не застану ли я кого-нибудь здесь, наверху, — пояснил Геринг, давая понять, что совсем не рад нашей встрече.