Тут еще инженер один случился, избы в становищах строил. Завидки его взяли на фролкора, и как только самоедин проспался, он давай ему от себя подносить и тоже просит все сказки сказывать. Ну, тот и сказывает. А только не сказки это, а так, из головы фантастика одна. И притом спьяну самоедин, конечно, успел уже забыть все, что накануне фролкору сказывал, и давай наново надумывать. Напевал, напевал, снова напился и уехал. А те двое, инженер и фролкор, стали свои сказки сравнивать: – и то, да не то. Выходит все шиворот-навыворот. И стали друг друга в некомплектности укорять. А только оба, конечно, свои сказки в центр повезли. Ну, а мне-то хорошо известно, что в этих сказках все только из пьяной головы самоедина надумано. Чудно, право… Ваше здоровье!

Пока Наркиз опрокидывал очередную рюмку, разговором овладел Жданов. Жданов вообще не отличался молчаливостью, а тут еще соответствующая доза водки окончательно развязала ему язык:

Жданов задумчиво уставился в чашку с водкой, точно ища в ней прерванной нити своих набегающих друг на друга мыслей.

– Вы, вот, не имеете того представления, которое я хочу вам обрисовать в направлении деятельности культурного просвещения, а между прочим дело очень хреновое, чтобы не выразиться в смысле безнадежности. Возьмем теперь детскую площадку. Придумали это детей самоедов, прибывающих в Бугрино на время убоя, воедино собирать и с ними заниматься. Ну хорошо, привезти-то детей самоеды привезли и на площадку сдали. А потом и говорят: за такое одолжение пущай Госторг наших детей и кормит. А что у меня, Нарпит, что ли? Или тоже возьмем вот ясли. Приехал деятель из Комитета севера. Поговорил, разагитировал самоедов и вполне благоприятно добился постановления общества: организовать ясли. Постановили и уехал себе в Архангельск. А кто деньги-то на ясли давать будет? Самоеды? Нет, брат, шалишь: у них клещами на это дело копейки не вытянешь. На все один сказ: Госторг даст. А Госторг и так по всем швам трещит. Сколько-то вот разговоров было, артель организовать для морского промысла. А поди, выгони самоедина в море на лодке, пожалуй, оборвешься. Ну, хорошо, я им мотор исхлопотал. Мы с наблюдателем Баранкеевым на себя взяли. Тоже муки сколько приняли за мотор этот, пока его на карбас вчинили. Архитектура тоже при этом своя проявлена. Мотор вполне что надо вышел. Ну и последовательно самоеды в артель пошли – 8 человек набрали. А ты спроси, с кого из них за мотор хоть копейку получить удалось? А ведь на мне по сей день 1 200 рубликов числится. Тоже и работать – на берег кто мотор вытаскивать? Думаешь, самоеды? Нет, брат, ошибись, агент да наблюдатель за самоедов сработают. Тоже и честность эта их хваленая. Вон, только зевнул я, Николай то Ледков казенную важенку за свою в расход и вывел. А как его на этом деле Николай Большаков застукал, – тоже самоедин у нас тут, пастух, – так он Большакову другую важенку дал: молчи только, мол. Да тот спьяну мне все и выложил… Оч-ч-чень удобный в этом направлении человек Большаков Николай – никогда пьяный не запрется. Вот опять насчет вина, у кого найдется смелость в отрицании его вредности. Ну, а разве можно помыслить про сношения с самоедом без угощения?

Жданов крякнул, рывком опрокинул чашку и, не закусывая, грустно как-то закончил:

– А рассудите, товарищи, что есть триста литров вина на этот остров? Рази это норма? Тьфу, р-раз!… и ни шплинта не осталось.

Жданов выразительно икнул и умолк.

В это время прибыли с судна люди, доставившие нам остатки нашего имущества.

Почти одновременно с прибытием этих людей я увидел в окно несущиеся по тундре ханы. Один, другой, третий. За ними еще серели в тумане упряжки.

Было уже два часа ночи, и я никак не мог предположить, что все эти упряжки направляются к нам. Но это было именно так. Не дальше как через десять минут самая большая комната больницы была уже набита самоедами.