— Мне не пристало слушать вас дальше, сударь. Да» я прибыл из своего захолустья, которое, впрочем, ничем не хуже вашего. Но сплетни ваши — такого рода, что позволяют мне думать, что вы сами были среди тех дворян, о которых вы мне говорите, и что вы просто завидуете господину Ферсену! А если я правильно понял, вы упрекаете меня за то, что я спас товарища по оружию!

Он вышел как раз вовремя, чтобы избежать летящей в него чернильницы, несколько капель из которой все же оставили ему на память два-три новых пятна на одежде. Выйдя на солнце. Жиль вздохнул с облегчением. Сцена, которая только что произошла, была ему неприятна, так как юноша уже начал привязываться к командиру, отвагой которого он восхищался. Жиль не любил, когда ему приходилось в ком-то разочаровываться.

— Что случилось? — спросил Тим, шедший ему навстречу. — Я услышал его крик, когда был еще у подножия холма! Что ты ему сделал?

Жиль задорно улыбнулся, небрежным жестом снял свою помятую треуголку и, взглянув на красное перо в плюмаже, ответил:

— Ничего особенного! Просто мы не пришли к согласию по одному из правил этикета. Видишь ли, я считаю, что Лафайет стал слишком американцем, чтобы оставаться достойным французом. Я думал, что он более великодушен…

И как бы по неосторожности он раздвинул пальцы, пустив по ветру красное перо, которое плавно полетело к равнине.

Штурм начался около пяти часов. Поддерживаемые непрерывным огнем орудий Нокса и де Шуази, два потока ринулись на редуты. Королевские войска выстроились, как на параде. Их вели барон де Вьомениль и граф де Де-Пон. Оба полка — Королевский Депонский и Сентонжский, две стены — пурпурно-белая и сине-желтая — под звуки флейт и барабанов маршировали под обстрелом англичан, и ни один человек не сбивался с шага, не нарушал великолепного строя…

У американцев же все было иначе.

— Вперед! — гаркнул Лафайет. — В атаку!

И, выхватив шпагу, он бросился на врага, а за ним устремились Гамильтон, Жима и все остальные. Люди яростно атаковали, ринувшись на бруствер, как львы. Впервые Жиль познал чувство опьянения, которое наступает в бою. Пока Тим крушил врагов, пуская в ход то штык, то приклад своего ружья. Жиль со шпагой в руке вскарабкался на эскарп. Понго прикрывал его сзади, мастерски орудуя своим томагавком, не обращая внимания на пули, со свистом пролетающие мимо него. Забравшись на бруствер, Жиль с победным кличем бросился в напоминавшую муравейник гущу островерхих киверов — это были гессенцы из полка фон Бозе. Юноша весь находился во власти боевого азарта — это чувство было у него в крови. Древние токи, зародившиеся еще в глубине веков, бродили в нем, туманили голову, заставляя забывать об инстинкте самосохранения. В неодолимом порыве он врезался в расступившуюся толпу врагов, увидел продырявленное пулями знамя, которое все еще держалось на куче обломков, подбежал к нему и сорвал.

Торжествующее «ура» было ответом на его победный крик. Тогда до него дошло, что

штурм уже закончился и что редут взят. Все его защитники были или мертвы, или пленены. Все было кончено… Так скоро!

Раздосадованный, что бой был таким коротким, Жиль спрыгнул с кучи обломков, держа в руке знамя, и нос к носу столкнулся с Лафайетом.

Маркиз улыбнулся ему, хотя глаза все еще смотрели сурово.

— Отлично, лейтенант Гоэло! Жаль только, что в пылу схватки вы потеряли свое перо.

— Я не потерял его, сударь, я его снял.

— Ага!.. Понимаю! Ну что ж, лейтенант, раз вы, кажется, горите желанием отличиться и раз королевские войска вас так прельщают, я дам вам поручение.

— Слушаюсь!

Лафайет повернулся, дошел до кромки стены, с которой был виден другой редут.