– Так, жрать захочешь – на кого угодно кинешься! – со знанием дела заявил тот. – Бывало, грибы на грибника нападали, а в детстве, помню, мальчонку одного в подземелье, под камни, так утянули – только сандалики в воздухе мелькнули… Ну, кто желает?

Мужичок протянул нарезанный гриб на конце прутика. Первым незнакомого яства отведал Тридцать Третий.

– Съедобно! – заключил он.

– Все знают, что кио ничем не свалишь, – проворчал Книжник. – А каково человеку с нормальным желудком?

Балабол сипло рассмеялся и отрезал себе еще кусок, бросил в рот, принялся с аппетитом чавкать. Зигфрид подумал – и снял с прута прожаренный кусочек. Так же поступил и Книжник. Вопреки опасениям гриб оказался на удивление сочным и вкусным – особенно в сочетании с адским «ядерным коктейлем». По телу уже разливалось приятное тепло, и могло показаться, что они находятся на отдыхе в каком-то приятном, надежно защищенном уголке.

И только мрачная громада бронепоезда отблескивала в свете костра, напоминая о том, из какой дали они прибыли в эти места. Да еще дождь, что продолжал слабо накрапывать и к которому они уже почти привыкли.

– А что, гляжу, спокойные у вас тут места? – спросил Зигфрид, устало привалившись к куску бетона, заменившего ему подушку. – И муты стороной обходят, и злых людей не видать…

– Ну, это как посмотреть, – с усмешкой ответил Балабол. – Мне, скажем, бояться нечего, а кто и шагу не пройдет, как от него даже косточек не останется.

– Это с чего ты такой особенный?

– Да сам не пойму. Может, способность у меня такая, а может, везение. А может, просто нечего с меня взять. Ну, кому я такой нужен?

– А мешок отобрать? – вмешался Книжник, бросая в рот еще один кусочек гриба. – Какая-никакая, а добыча. Мутам же вообще все равно, чье мясо жрать.

– Есть у меня на этот счет одно предположение, – сказал Балабол. – В детстве-то я слабый совсем был, как выжил – ума не приложу. Тем более, что родителей я своих не видел, а воспитали меня всякие бродяги. Никого из них, кстати, давно в живых нет…

Задумавшись, Балабол достал из-за пазухи ветхий обрывок бумаги. Сложил, провел желтым ногтем по складке, сыпанул на бумажку щепотку табака…

Книжник впился в эту бумажку взглядом.

Текст. Там был какой-то текст! Иначе и быть не могло – бумагу не производят уже сотни лет, вся что есть – это остатки древних газет, тетрадей, библиотек – все, что не успели спалить в печах в лютую ядерную зиму. И если есть у Балабола эта бумажка – значит, было ее откуда вырвать! Значит, есть здесь источник текстов – забытых знаний, погребенных под пеплом Последней Войны!

Надо было остановить его, не дать спалить в ядовитой самокрутке этот крохотный кусочек прошлого… Но состояние ватной расслабленности мешало предупреждающе вскинуть руку, крикнуть: «Стой!»

И мужичок, проведя языком по бумажке, завершил конструкцию, принялся куском проволоки выкатывать из костра уголек. Прикурил от него и продолжил рассказ. Его слова звучали в ушах семинариста с каким-то странным, дребезжащим эхом:

– В общем, был я мальчонкой и, как все погодки, лазил где ни попадя, несмотря на запреты. И вот как-то раз залез я по ошибке в нору носогрыза…

– Это еще что за тварь? – вяло спросил Зигфрид. Выглядел он таким же расслабленным и уставшим. А может, алкоголь действовал…

– Водятся в руинах такие муты – добычу за голову хватают, и пасть у них длинная, тонкая, вроде клюва с зубами, отсюда и название. В общем, играли мы с мячиком из черепа крысособаки, а мячик возьми, да и закатись в какую-то дыру.