Телеги с грузом втянулись на Ивановскую площадь и остановились.

На обозников мрачно смотрело черное жерло Царь-пушки, заряженной крупной картечью. Если нео прорвут оборону Спасских ворот, придется страшному орудию выстрелить в первый раз за всю историю. И наверно, в последний. Заряжать такое орудие — целое дело, так что стоит она, начиненная смертью, как оружие последнего шанса. Хотя в такой шанс Данила не верил. Если обезьяны ворвутся в Кремль, то уже не спасет людей никакая пушка.

Принимать обоз вышел сам князь в сопровождении пяти дружинников. По-братски обнял сотника Еремея, похлопал по плечу. О чем говорили, Данила не слышал, да и не прислушивался. Не его дело. И так понятно, расспрашивает князь, какой была дорога, да что привезли. А Еремей отвечает, что дорога была не ахти, но доехали почти без потерь. И довезли всё в целости. Полсотни стальных стволов для крепостных пушек, стреляющих черным порохом, к ним четыре тяжеленных ящика с картечью. Еще взяли сотню полутораручных мечей отличного качества. Правда, без рукоятей, лишь с хвостовиком под сквозной монтаж. Но рукояти сами из дерева выточим и кожей оплетем, не проблема, причем каждый — под свою руку. Еще купили большой короб с наконечниками для бронебойных стрел. Такой, если из арбалета со стены стрельнуть, нео насквозь прошьет и еще достанется тому, что сзади бежать будет.

Правда, дорого взяли люди Зоны Трех Заводов за свой товар. Даниле хватило получаса, чтобы пошататься по рынку и выяснить цены. Но уговор — дороже золота. И потом — что греха таить — добротное оружие смастерили заводские. В кремлевской подземной кузне такого век не смастерить. Ее только и хватает на починку доспехов да правку затупившихся мечей, для большего нет ни мощностей, ни материалов. Каждая срезанная в рейде арматурина на счету…

Князь тем временем выяснил что хотел, еще раз хлопнул по плечу Еремея и, подойдя к дружинникам, лично пожал каждому руку. Не побрезговал, что ладони у воинов черные от сажи и запекшейся крови. Все-таки правильный у нас князь, что ни говори. И для каждого воина нашлось у него доброе слово.

— А тебе, боярин, благодарность особая, — сказал он Даниле, подойдя вплотную. — Без твоего золота не видать бы нам оружия.

Данила даже смутился слегка.

— Да не мое оно, — буркнул. — Я ж кремлевский. Всё, что мною добыто, Кремлю и принадлежит.

Князь ничего не ответил, лишь крепко сжал ладонь воина. И рука у него правильная, приученная не только указы подписывать, но и меч держать. То сразу чувствуется. На Руси ж как. Можно ничего не говорить. Достаточно руку пожать человеку — и сразу все про него ясно.

А князь со свитой уже направлялся к обозам — оружие смотреть. И сотник с ними. Данила поискал глазами веста с книжником-Бориславом, но не увидел. Жаль. Они тоже княжью благодарность заслужили, но, видать, постеснялись пойти вместе с дружинниками, отошли в сторону и затерялись среди суетящегося кремлевского люда.

В общем, остались обозники возле Царь-пушки.

— Раньше говорили: мавр сделал свое дело — мавр может уходить, — хмыкнул Никитка, здоровущий молодой парень. Любил Никитка отираться возле Семинарии, у книжников листки березовые менял на пайковый хлеб и мед, ковырялся в буквах, типа читал. Оттого и словом умным любил повыпендриваться. Причем не своим, а чужим, сказанным тыщу лет назад. Такое слово и оспорить неудобно, сочтут если не слабоумным, так неучем точно.

— А ты чего ждал? — удивился Данила. — Что тебя сейчас вокруг разбитого колокола носить будут и песни петь во славу подвига твоего невиданного? Долг выполнил — и молодец, воюй дальше.