Это было худшим из того, что предполагал семинарист. Из толпы, через оцепление, вышел здоровенный дружинник. Книжник растерянно перевел взгляд на Данилу, стоявшего поблизости. Увидев растерянное лицо ратника, понял, что проиграл.

Данила никогда не станет биться с товарищем по оружию. Никакие слова и высшие интересы не будут для него сильнее боевого братства. Опричники здорово просчитали его.

Филарет невозмутимо стоял в центре арены.

– Напоминаю, – торопливо выкрикнул дьяк, – духовное лицо не может биться с ратником!

– Я знаю, – отозвался отец Филарет. – Да не смог бы ратник поднять на меня руку, и «Божий суд» бы не состоялся.

– Видать, придется ему самому биться, – глядя на Книжника, оскалился ратник. Только не было в этой улыбке доброжелательности: воин искренне считал Книжника изменником и предателем.

– Не придется! – разнеслось по Ивановской площади, и толпа удивленно замерла, глядя на нового человека, появившегося в центре судного круга. Кому-то уже довелось его видеть здесь, многие узрели впервые, но и первые, и вторые не скрывали любопытства. Ведь этот человек совсем не был похож на кремлевского. Одежда, оружие, длинные светлые волосы и рубленые черты лица выдавали в нем воина народа вестов. Потомка врагов, неожиданно ставшего союзником.

– Зигфрид! – Книжник подался вперед и зашипел от боли, когда крепкие пальцы стражников стиснули его плечи.

Воин глянул на обвиняемого и, не изменившись в лице, едва заметно подмигнул ему. После чего спокойно направился к центру арены. Стражники не сводили с него настороженных взглядов, но не препятствовали, повиновавшись знаку отца Филарета.

– Я готов драться за него, – объявил Зигфрид.

– По какому праву?! – выкрикнул опричник. – Ты не кремлевский, и негоже тебе в «Божий суд» лезть!

– Вот как? – усмехнулся Зигфрид. – Может, мне негоже было и за Кремль биться, когда на него Орда наседала? Может, и Книжнику негоже биться, раз вы считаете его нелюдем?

– Да хватит болтать, давай все решим делом! – нетерпеливо отмахнулся ратник. – Каким оружием драться хочешь?

– Вот этим! – Зигфрид поднял над головой руки в перчатках из потертой кожи. – Справедливо?

Толпа одобрительно загудела.

– Ну тогда держись! – расхохотался ратник, отбрасывая в сторону тяжелый ремень с ножнами и потуже натягивая бойцовые кольчужные рукавицы.

На камни полетел окованный металлом пояс веста с двумя кобурами, из которых торчали рукояти револьверов. Дьяк торопливо дал отмашку – наверное, понял, что схватку уже не остановить:

– «Божий суд» начинается!

Книжник сжался – и телом, и нутром. Он понимал, что друг рискует жизнью ради него. И меньше всего хотел, чтобы из-за него пострадал Зигфрид… и даже этот суровый ратник. Но таков был закон последней крепости Земли, и кто он такой, чтобы идти против обычаев предков?

Толпа замерла – в волнении, смешанном с азартом, восторгом и предвкушением крови. Так уж устроена человеческая порода: люди любят вид схватки, и чужая кровь будоражит почище вина. В отличие от своей, конечно.

Два воина, изучая друг друга, медленно кружили в центре арены. В руках не было оружия, но этого и не требовалось: оба были знакомы со смертоносными приемами, а смерть в судебном поединке – вполне приемлемый результат.

Дружинник сделал ход первым. Ловко уйдя в подкат, он кувыркнулся, стремясь лишить противника равновесия и одновременно ухватить того за ногу. Вест увернулся от первой атаки и нанес контрудар – локтем в лопатку ратнику.