Так что это значит? – спросил он себя. Если они враги, означает ли это, что я двигаюсь правильным путем – правильным путем для кого? Неужели и американский президент чувствует себя так же одиноко, подумал Нармонов. Но еще до того, как взяться за осуществление этой невероятно трудной задачи, ему по‑прежнему предстояло решать каждодневные тактические проблемы личного выживания. Даже в данное мгновение, от руки доверенного единомышленника. Нармонов вздохнул. Это был чисто русский вздох.

– Итак, Илья, что ты собираешься предпринять? – спросил он человека, не способного на предательство, еще более отвратительное, чем поступок его дочери.

– Я буду поддерживать тебя, даже если результатом станет мой личный позор. Светлане придется примириться с последствиями ее действий. – Ванеев выпрямился и вытер глаза. Он походил на человека, которого должны повести на расстрел, и он собирал остатки своего мужества, чтобы вести себя достойно до самого конца.

– Не исключено, что мне самому придется выступить против тебя, – заметил Нармонов.

– Я понимаю это, Андрей, – с достоинством ответил Ванеев.

– Но мне не хотелось бы этого. Ты нужен мне, Илья. Мне нужны твои советы. Если мне удастся отстоять тебя, я сделаю это.

– Большего я не мог бы у тебя просить.

Теперь нужно подбодрить человека. Нармонов встал, обошел вокруг стола и взял руку друга.

– Что они не скажут тебе, соглашайся без колебаний. Когда наступит время, ты покажешь им, что ты – настоящий мужчина.

– И ты тоже, Андрей.

Нармонов проводил его до двери. До прихода следующего посетителя было пять минут. День Нармонова был заполнен экономическими проблемами, решениями, которые приходилось принимать самому, потому что чиновники на министерских постах не решались сделать это и обращались за его благословением, словно к сельскому священнику... Будто у меня мало своих неприятностей, подумал генеральный секретарь. Эти пять минут он потратил на подсчет голосов. Для него это должно было быть проще, чем для американского президента, – в Советском Союзе только члены Политбюро имеют право голоса, и таких было всего тринадцать, но каждый из них представлял множество интересов, а Нармонов требовал от них, чтобы они совершали шаг, о котором никто раньше даже не задумывался. В конце концов, власть является самым мощным магнитом, напомнил он себе, и он все еще мог рассчитывать на министра обороны маршала Язова.

– Думаю, что вам здесь понравится, – сказал генерал Покрышкин, когда они обходили внешнее заграждение, проходившее по периметру объекта. Часовые из роты КГБ вытягивались при их приближении и отдавали честь, и Покрышкин с Бондаренко отвечали на их небрежные приветствия. Собак больше не было, и Геннадий Иосифович подумал, что это ошибочное решение, независимо от трудностей в снабжении продуктами.

– А вот моей жене – нет, – ответил Бондаренко. – Она следовала за мной из одной воинской части в другую на протяжении почти двадцати лет и наконец оказалась в Москве. Там ей нравится. – Он повернулся, взглянул за ограждение и улыбнулся. Разве может такое зрелище когда‑нибудь надоесть человеку? Но что скажет жена, когда я расскажу ей об этом? Однако он знал, что советскому офицеру редко представляется такой выбор, и она поймет это, верно?

– Может быть, генеральские звезды на ваших погонах изменят ее точку зрения. Кроме того, мы стараемся сделать жизнь здесь более комфортной.