— Разве что Порфирий Петрович… — Я с натугой усмехнулся. — Да со времен Достоевского много воды утекло.

— Пострадать хочешь?

— Ответить. Мне это в радость будет, честно. А там как Бог даст.

— Он тебя возлюбил и трижды спас.

— Да уж, я по самому краю ходил… Наташа, разумеется, я скажу, что сам переставил кружки.

— Нет уж! До конца, так до конца пойдем.

Мы устремились наверх. И с последним ужасом увидел я, как по фреске — из центра уничтоженной золотой чаши с пурпуром — расползаются глубокие трещины; они уже достигли черного растения и подбирались разрушить склеп, а три фигуры в разноцветно-тусклых одеждах почти распались на части — через тридцать лет наконец получили покой «Погребенные».