Я ее за руку схватил и рывком втащил наверх.
— Не отпущу! Я идиот, я не «покровителя» своего вычислял…
— Демона, ты сказал сегодня.
— Демона, гения… мне никто не нужен, кроме… Я тебя искал!
— Кабы так — давно б нашел.
— Да ведь через такие чертополохи пришлось продираться, через такие топи и склепы!.. Она нас прокляла перед смертью, меня бы ладно, по делу, но и ты… надо было вылить эту последнюю порцию… теперь и ты присоединилась ко мне, мы оба преступники, по высшему счету.
— Я должна была тебя спасти.
— Даже ценою…
— Беса! — перебила она с жестокой радостью. — Что тебе его проклятие?.. Он вырвался, она умерла. Это она тебя заразила смертью.
— Или я ее.
Небо постепенно очищалось, проступали студеные звезды, приметы поместья, древесные тени, крыша сарая, зола пепелища…
— Когда Всеволод составил завещание?
— После встречи с иностранным родственником. Пир закатил — действующие лица те же. Я вскоре ушла. А ночью Сева меня разбудил и потихоньку позвал в кабинет. Там был Евгений.
— Иностранец ночевал на Восстания?
— Поэтому мы и действовали тайком: Всеволод взял с нас слово объявить завещание только в случае его смерти.
— Какой мрак.
— Да ничего подобного. Женечка поразился: «Ты действительно все оставляешь Церкви?» — «Не дождутся! Ни те, ни другие, но какая хохма…» Это была его очередная шуточка — всех в дураках оставить. Он не собирался умирать. Вляпался (его выражение) в оккультное братство — шикарно, забавно…
— Ага, со смеху подохнешь!
— Но там существует одно условие: члены общества должны быть повязаны кровью.
— Кровавая расписка, что ль? Мы в детстве в разбойников играли.
— Надо убить своего врага.
— В каком смысле?
— Ну, может, мысленно, духовно… Он воспринял как средневековую условность, шутку.
— Однако трое мертвых, — пробормотал я, и вновь тот холодок прошел — змейкой по позвоночнику.
— Но какая же связь?
— Не знаю.
В наступившей паузе, казалось, мы подошли к тайне за пределами наших земных возможностей. Я сказал:
— Символическая-то связь налицо, ее сам Паоло подчеркнул. Эти тайные структуры испокон веков функционируют как евангельские перевертыши: Святая Троица — «Тринити триумф», возлюби врага — убей, Литургия — черная месса, Крещение — яд «погребенных»…
— Да Всеволод и не воспринимал про врага буквально!
— Но завещание на всякий случай составил… Нет, воспринимал! — воскликнул я. — Помнишь Дом Ангела? Он был потрясен: «Вот так встреча в вечном городе! Кто тебя сюда послал?» Я говорю, деньжат, мол, удалось подзаработать, построил дом. А он сказал с усмешкой и как-то странно, невпопад: «Неужели ты мой враг?» И я пережил — тоже невпопад — секунду ненависти. Вдруг — мы стали врагами.
— «Вдруг» такого не случается. Вы были соперниками во всем, и в творчестве, и в жизни. Ты беден…
— Это соперничество он давно изжил — компенсировал, так сказать, капиталами.
— Не изжил. Зачем он донес про тебя и художницу и мы расстались?
— И все-таки не он пытался меня отравить, а я его!
— Защитная реакция — заразился.
— Мне, конечно, хотелось бы свою вину свалить на покойного… — Я усмехнулся. |