— Нет! Не бери в голову…

— Замолчи! Через неделю Аркадий Васильевич рассказал о самоубийстве — моем и Всеволода. Там остались мои документы.

— Наташа, он увлекался женщинами твоего типа.

— Моего типа, — повторила она надменно.

— Внешне! Маленькая, беленькая… «Завтра утром опознаешь наши трупы»… Даже если он дал взятку, все равно жутко рисковал!

— Не представляю, как ему вообще это удалось!

— На опознании он был один, горничная явилась позже, когда их выносили в черных мешках. Кремация тайная, он и ей не сообщил время. Женька тебя любил.

— А я думала, вы с ним сговорились. — Она опустила голову, пробормотав: — Я не беленькая овечка, чтоб все терпеть. Но я затаилась.

— Вспомнила, как я что-то подлил в бокал?

— Еще как вспомнила. Я ощущала тайну, мне недоступную, и сказала: «Надо ждать!»

— Доктору сказала?

— Что ты! Сочинила, что беженка, документы украли, мафия преследует, никому ни слова…

— И ведь он тебя не выдал!

— Я не встречала человека добрее. Доктор понимал, что я в стрессе, выдал за племянницу, поселил у себя, я стала помогать ему в больнице и в желтой хижине. Видела, как ты приходил.

— Ты была за кустами бузины? Я чувствовал взгляд! И не объявилась.

— Зачем тебе две жены? Вы же собирались… Доктор с умилением рассказывал, и она на весь лес объявила.

— Необходимо было поговорить…

— О чем? Что ты отравитель? Нет, сроки еще не исполнились. Как только я узнала про свое самоубийство, позвонила Жене (и до этого неделю звонила — безрезультатно), как вдруг Аркадий Васильевич сказал, что он исчез, возможно, убит.

— И ты решила, что я заметаю следы.

— Твое следствие… противно до смерти, что ты разыгрываешь фарс… и все-таки оно не было похоже на фарс. Я ведь имела сведения из первых рук — и, знаешь, как будто узнавала тебя прежнего. Впрочем, — заключила она сухо, — не будем копаться в моих чувствах.

А мне-то только этого хотелось, но я покорился, конечно.

— Он действительно любил тебя, теперь его безумное поведение объяснилось.

— Да, я слышала ваш разговор с этой… Женя думал, что я твоя соучастница, — она усмехнулась, — может быть, организатор убийства. Интересно, а у тебя были сомнения?

— Я считал тебя мертвой. И вел это следствие, чтоб вычислить своего, так сказать, покровителя. Но подсознательно, наверное, я искал тебя.

— Не выдумывай!

— Я боялся говорить о тебе… даже с друзьями, даже с нею… обрывал разговор! Помню, как Алина сказала, что не узнала твое лицо по телевизору… Я не понял, конечно, но просто обмер, холодным потом облился. И какую тревогу испытывал в желтой хижине… Это благоухание (яда, я думал) доносилось из «католической» прихожей, где у ног статуи лежала твоя сумочка, которую Всеволод взял и поцеловал… оно как бы смешивалось с душком его сигары. И когда там появилась девушка, ее спугнула горничная…

— О, Ниночка! — протянула Наташа. — Тот еще фрукт.

— Шпионка Петра. Та девушка искала погибшую подругу… Эти несчастные живут теперь в России инкогнито (удивительно, что ты назвала себя тоже беженкой — потаенная перекличка, правда?). О них в розыск не заявляют, должно быть, сутенер потерял терпение.