— «Ныне отпущаеши рабу свою…» — Я было сказал и вспомнил, что она некрещеная. Сел рядом на каменную плиту… и расхохотался. Я всех убил — и ни капли не осталось. Пошарил в карманах ее куртки. Пустой пузырек, понятно. (Не дотрагиваться, отпечатки! — вспыхнула неуместная криминальная заповедь.) Записка: В моей смерти прошу никого не винить. 15 сентября 1997 года. Подпись.

«Я разлюбил Бога», — сказал я ей. Когда? Отлично помню: мы стояли у Дома Ангела, меня окликнули… нет, не ангелы — брат, и сила извне вошла в меня, только не благодати, а ненависти. Отлично помню исступленную судорогу. А я ведь еще не видел «Погребенных» и отравительницу еще не знал… а кто-то направлял мои действия — мой покровитель… Ты сам, сам, не сваливай на посторонних… Но сочинил же я на опушке парка: «Шорох крыльев в глубине — кто он? где он? — внятны мне свист подземного бича, блеск небесного луча». Вот гордыня-то человеческая! Ничего мне «не внятно».

Я нечаянно шевельнулся, и рука мертвой с края лавки мне на плечо упала, хочет за собой утащить. Кстати, что с ней делать? Искать помощи у доброго дяди Аркаши в сумасшедшем доме? (Правильно, «посадят на цепь дурака»!) Или туда переправить — к черным елям… А что, я владелец, последний представитель древнего, славного (рыдающий смех)… нет, нас двое с оккультистом осталось.

Вдруг глаза мертвой зажглись золотыми монетами — свет извне. Оглянулся — слабый свет за окнами. И тут услышал я шорох крыльев в вышине, в поднебесье… «и сквозь решетку (ту самую, с шипами), как зверка, дразнить тебя придут»! Там мне место. Но это не крылья, а шаги! «Погребенные» ожили в бабкиной мастерской сатаны и сейчас спустятся к своей умершей подружке. Скрип половиц, лестницы… я не смел поднять головы — впервые в жизни в меня вошел страх, всепоглощающий, сверхъестественный, потому что звуки эти были материалистичны. Наконец поднял — Наташа стояла на нижней ступеньке.

— Она умерла?

Я кивнул. И спросил так бессмысленно:

— А ты жива?

Моя жена усмехнулась.

— Погребальные урны, — сказал я.

— Что?

— Он сжег специально, да? «Так удобнее»!

Она молчала, потом спросила не глядя:

— Ты меня боишься?

Я не знал, что сказать, и процитировал:

— «Где ты ее прячешь?» — «Погребенные уже не скажут» — «Ты — убийца!» — Последнее слово вернуло меня к жизни, и я пояснил: — Он спрашивал о тебе, когда умирал.

— Да, обо мне, я знаю.

— Ты жила у доктора? В той кисейной комнате пахло духами, которые я тебе подарил.

— Я работала в больнице. — Наташа так сурово говорила, на меня не глядя. — Ты не пришел ко мне.

— Разве можно поверить?.. Нет, скажи, разве можно поверить в чудо?

— Раньше ты верил. — Она села за узкий дощатый стол, подперла лицо руками, я присел напротив, все еще не в себе, в страхе, и говорили мы шепотом, как будто мертвая могла подслушать.

— Почему ты ушла к Всеволоду?

— Ты меня разлюбил.

— Правда.

— И я тебя.

Не все ж в любимчиках ходить!

Да, я почувствовал. Расскажи.

Всеволод приехал из Опочки к нам домой и поведал, что Родя задержался — может, навсегда — с бабкиной воспитанницей. «Такая обольстительная стервочка».