Изменить размер шрифта - +
Гнездо у них не здесь – они сюда на дежурство прибывают. Еще есть нюансы. Сестричка. Вы помогите оперу собрать тут вещественные доказательства. Пошли за мной, доктор.

Перебравшись через дорогу к стоящему у дерева трупу, Николаич просит пока поснимать общие планы, а сам неслышно ускользает вперед. Должно быть, обеспечивает безопасность места. И совершенно неожиданно слышу переливчатый звонок мобильного телефона. Позвонили Николаичу не вовремя.

Снимаю мертвеца – ему действительно попали сбоку в голову, заодно нахожу входное-выходное от ильясовской пули.

Когда уже заснял перекресток, из кустов выбирается Николаич:

– Михин папаша объявился. Сказал, что вышел с той стороны парка и подловил бежавшего от нас ублюдка. Не отвечал, потому как телефон вырубил, пока охотился. Получается так, что разумно сделал – вот забренчал бы, как у меня сейчас…

– А это точно он?

– Получается так, что он. Я ему вопросик задал: кто там с ним в машине еще был? Ответил верно. Сын, друг и врач из морга.

– Ну все равно осторожнее надо быть.

– Само собой. Осторожность лишней не бывает. Я ему сказал выходить ко второй караулке. Там как раз Саша посматривает. Заодно глянем, как Саша сработает.

– Как бы они друг друга не постреляли.

– Да не должны бы. И Саша не дурак, и мужика я проинструктировал: как услышит на перекрестке «Стой!», так стой и руки в гору. Идем, тут еще есть что снять: за караулкой и в караулке.

Оказывается, что речь идет о второй караулке, – их тут две. Мы возвращаемся к шашлычнице. По дороге Николаич предупреждает Сашу о госте. Саша кивает.

Около караулки сидит на цепи голый мальчишка лет шести-семи. Картинка милая, потому как детеныш жрет чью-то ступню. Ясно, что пацан – мертвяк. Снимаю.

– Упокойте его. Из мелкашки.

Пацан не обращает на нас никакого внимания, но после выстрела не падает, а остается сидеть, только недогрызенная ступня вываливается из рук.

– Да что за черт! Или закон парных случаев – и еще один кататоник?

Николаич показывает пальцем куда-то вниз. Наклоняюсь и чувствую, что бешенство мутит голову.

Мальчишка сидит на достаточно толстом металлическом штыре вроде лома.

И скорее всего, от этого мальчик и помер. Николаич стягивает тело с испачканного кровью, дерьмом и содержимым тонкого кишечника стержня – точно, вбитый в землю лом. Труп падает на землю, и тут я вижу то, на что не обратил внимание раньше из-за ярких и пестрых гольф – голени искривлены. Проверяю – да, перебиты голени. Качественно так перебиты.

– Вы снимайте, снимайте, – тихо говорит Николаич.

Снимаю. Потом снимаю стоящие внутри караулки баки – литров по двадцать.

Отборное мясо. Правда, без разбора, как положено в производстве, – видны куски, похожие на окорок, куски помельче – вперемешку. Когда Николаич поднимает крышку последнего бака, я уже знаю, что там увижу. Потому не удивляюсь виду нескольких печеней и сердец – нормальных человеческих внутренних органов. В принципе в анатомичке то же и было. Разве что назначение было иным.

– Ну как, доктор?

– Да паршиво. И не зомби, а людоеды.

– Двинули дальше. Там у них три станка для разделки. Не тошнит? Меня так подташнивает. А Саша и сблевал.

– Ну все-таки подготовка имеет место… Однако прибил бы я этих гурманов с удовольствием…

– Не ровен час, накличете.

С улицы доносится приближающаяся невнятная брань, прерванная звонким «Стой!».

Николаич осторожно выглядывает в щель и спокойно говорит:

– Получается так, что пришел Михин папа.

Быстрый переход