Гардины на окнах были отдернуты, и можно было видеть безмолвную игру лунного света на деревьях сада. Туман над морем сгустился. Время от времени ухо улавливало жутковатые завывания противотуманной сирены, похожие на стоны больного животного.

От Листа она перешла к Шопену, и лицо ее стало задумчивым. Музыка была как бы декорацией в ее жизни. В этих декорациях играло совсем немного людей. Ее родители умерли, когда она была совсем маленькой, она их не помнила. Первые шаги она сделала, держась за руку Гранди, первые слова она произнесла, подражая его интонации. Когда все, что составляло дедушкину жизнь, рухнуло, он оставил мир, в котором жил прежде, и поселился в этом одиноком доме. Иногда зимой почтальон, проезжавший на велосипеде мимо их калитки раз в день, был единственным, кого они видели. Многим такая жизнь показалась бы тоскливой, но Марина и Гранди ни о чем не жалели, их мир был наполнен музыкой.

Уже не думая о своем слушателе, она синела за роялем свободно и изящно, ее светлые серебристые волосы рассыпались по плечам. С последним аккордом взгляд ее упал на полированную крышку, и она увидела отражение своего собственного лица и менее ясное отражение другого, смуглого, позади. У нее возникло мимолетное ощущение того, что называется deja vu, однажды виденное. Ей показалось, что она уже вглядывалась когда-то в точно такое же отражение. Марина повернулась и увидела, что по-восточному непроницаемые глаза Гедеона, бесстрастные как два глубоких колодца, наблюдают за ней. — Благодарю вас, — сказал он тихо. Этот спокойный голос без особой похвалы заставил ее покраснеть больше, чем любой изысканный комплимент. Она, как ребенок, крутанулась на табурете, приподняв маленькие ножки: — Вы любите музыку? Стоило ей спросить, и она еще больше покраснела, закусила губу: — Извините. — За что? — Его глаза вдруг опять сузились, полуприкрытые тяжелыми веками, скрывавшими промелькнувшее в них выражение. Марина и сама не понимала, отчего вдруг стала извиняться, но ей почудилось, будто она подетски сказала что-то неуместное, бестактное. Она развела руками: — Я ведь и сама вижу, что любите. Гедеон помолчал минуту, потом поднялся и сказал с улыбкой:

— Давайте сыграем в брэг, — и вышел из комнаты на кухню. Гранди сидел у старого очага, на котором они обычно грели воду. Гедеон взял с полки над очагом потрепанную колоду карт, это было место, где всегда лежали карты, и спросил деда, приподняв черные брови: — Сыграем в брэг? — Гранди только криво усмехнулся.

Немного погодя они уже сидели вокруг кухонного стола и с увлечением играли. На потертой деревянной доске Гранди подсчитывал очки при помощи обломанных спичек.

Марина ничего не сказала мужчинам, но с интересом посматривала то на одного, то на другого. Между ними все-таки была какая-то тайна. Гедеон прекрасно знал, где лежит колода. Знал и то, что дедушкина любимая игра — брэг. Марина с дедом часто коротали вечера на кухне за игрой в карты. Когда она была маленькой, Гранди платил ей за выигранную партию конфетами, а если выигрывал он, Марина расплачивалась дополнительными упражнениями за роялем.

Как мог знать об этом Гедеон? Значит, он знаком с Гранди давным-давно. Тогда почему Марина не видела его никогда в жизни?

— Что бы это значило? — спросила Марина Мэг и Эмму. Куклы сидели, как обычно, в ногах кровати, опираясь о деревянную спинку. Мэг была маленькой и аккуратной, из-под желтой бархатной шляпы виднелись черные кудряшки, а из-под бархатной юбочки выглядывали черные туфельки. Ее сделали во времена короля Эдуарда, и принадлежала она когда-то сестре Гранди, тете Мэг, которая умерла, когда ей было двенадцать.