Консуэло осторожно поскреблась в низкую дверь, которую для них открыла женщина в накрахмаленном белом халате. Сара вошла.

— Вы можете идти, Алиса, — послышалось с самой обыкновенной больничной койки, никак не вписывавшейся в элегантную обстановку комнаты. — Я позвоню, если вы мне понадобитесь.

Медсестра вышла с явным неудовольствием.

— Подойди сюда, чтобы я могла тебя получше рассмотреть, — позвала Сару донья Исабель. — Ты стоишь против света.

— Вы прекрасно говорите по-английски, — только и смогла вымолвить Сара, чувствуя себя очень неуверенно под проницательным взглядом голубых глаз сухопарой старухи.

— Мой отец долгое время был дипломатом в Лондоне, — сообщила ей донья Исабель. — Пожалуйста, присядь. Когда я смотрю на стоящего передо мной человека, у меня начинает кружиться голова.

Сара села на стул около кровати и подверглась еще более тщательному осмотру.

— Рафаэль знает толк в женщинах. — В критическом взгляде его бабушки проскользнуло невольное одобрение. — Ты настоящая леди.

Сара улыбнулась.

— Внешность бывает обманчива.

— Я в таком возрасте, когда не так-то легко ввести в заблуждение, сухо заметила донья Исабель. — Вообще-то, мне было бы интересно узнать, почему ты бросила моего внука, но раз уж вы вновь вместе и с детьми, то большего я и желать не могу. — Она помолчала. — Тебя, наверное, мучает любопытство. Ведь Рафаэль не мог не рассказать тебе, как с ним в свое время обошлись в этой семье.

Сара спокойно выдержала ее вызывающий взгляд.

— Он ничего мне не рассказывал.

Старая женщина откинулась на высокие подушки. Единственным, что выдавало ее волнение, были побелевшие пальцы, державшиеся за высокую перекладину над кроватью.

— Я постараюсь объяснить тебе, что нами двигало.

— В этом нет никакой необходимости, — попыталась остановить ее Сара, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Есть. Я лежу здесь и постоянно вспоминаю, что я успела сделать, а что нет. Моя совесть… она до сих пор не дает мне покоя, — ворчливо призналась старуха. — Когда-то мы были дружной, крепкой семьей. У нас с Фелиле было трое детей. Первый был благословением Божьим, второй — наказанием, а третий — ничтожеством. Que? Ты хочешь что-то сказать?

Сара быстро покачана головой, подавив в себе вздох удивления от того, с каким безразличием мать отрекалась от единственного оставшегося в живых сына — Рамона, пусть и непутевого, пусть и не умеющего за себя постоять.

— Самым старшим был Антонио, и мы обожали его. Тони был как солнышко… его все любили. — И хотя взгляд ее был прикован к Саре, по ее изборожденному морщинами лицу можно было понять, что она вновь со своим сыном. — Тони был любимцем…

Молчание затянулось, и Сара облизала пересохшие губы.

— А отец Рафаэля?

— Маркое? — Глубоко запавшие глаза закрылись на мгновенье, как бы не желая допускать к себе неприятные воспоминания. — Он постоянно попадал в какие-то переделки, даже когда был совсем маленьким, и очень завидовал Тони. Он стоил нам целого состояния — а ведь денег у нас тогда было намного меньше, чем сейчас. Фелипе не имел над ним никакой власти. В то же время, когда ему это было нужно, он мог быть самим очарованием. Он соблазнил девушку, которую любил Тони, хотя она ему была и не нужна. Он просто хотел насолить Тони, — резко проговорила донья Исабель.