— Я бы правую руку за такого отдал!
— Не подобает священнику красоваться на такой лошади, — благочестиво заметила Гвинет. — Даже аббат Генри довольствуется мулом.
— Это рыцарский конь, — вздохнул Гервард. — Если бы кто-нибудь хоть ненадолго поставил нам в конюшню такого! Похоже, те кости действительно ценные!
Брат с сестрой завернули за угол, и увидели кучку людей, столпившихся возле кузницы. Над толпой возвышалась могучая фигура Тома Смита. Видимо, кузнец только что пришёл от наковальни — даже молот из руки не выпустил. Все собрались вокруг монастырского эконома брата Барнабаса и брата Питера, того самого старика, что так неосторожно дотронулся до волос королевы Гвиневеры.
Гвинет ускорила шаг. Брат Барнабас — важная птица. Может, он принёс новости из аббатства? А вот и всадник, что обогнал их на дороге. Надо же — придержал коня возле кузни и с интересом прислушивается к разговору.
Пробираясь сквозь толпу, Гвинет задела блестящий бок коня. Тот мотнул головой и переступил с ноги на ногу. Уздечка зазвенела. Гвинет почувствовала, как огромное копыто просвистело в каком-то дюйме от её ноги. Она отшатнулась и почти упала на руки Герварда.
— Осторожно, дитя, — бросил приезжий, успокаивая своего скакуна. Он смотрел на Гвинет сверху вниз, и глаза его были серыми и холодными, как зимнее небо. — Ты испугала лошадь!
Краска бросилась Гвинет в лицо.
— Простите, сэр, — вежливо извинилась она.
Ничего себе! Огромный конь чуть не растоптал её, а этот тип говорит, что она ещё и виновата! Кипя от негодования, она отвернулась и успела расслышать последние слова брата Барнабаса:
— …И приходите завтра, к третьему часу.[5] Аббат Генри хочет сделать объявление, которое будет интересно всем вам.
— Какое объявление?
Говорил Рис Фримен, хозяин ближайшей к аббатству лавки. Толстый и краснолицый, он и не думал скрывать раздражения.
— Нет у нас времени по аббатствам шататься! Работы полно!
Гвинет обратила внимание, что слова лавочника очень огорчили брата Питера. Старый монах дрожащей рукой осенил себя крёстным знамением и укоризненно посмотрел на мастера Фримена. Но тот ничуть не смутился.
— Рис, время, отданное богу, не может быть потерянным, — упрекнул брат Барнабас. — Я уверен, объявление стоит того, чтоб его услышать.
Гвинет и Гервард радостно переглянулись. Похоже, отец Генри решил рассказать всем о своей находке! Скоро новость узнают повсюду, а в аббатство валом повалят пилигримы. И конец всем бедам!
— Серьёзное заявление!
Гвинет так и подскочила, услышав над головой этот резкий голос. Всадник наклонился к брату Барнабасу.
— И что же случилось? — нарочито растягивая слова, поинтересовался он. — Уж наверное, что-то важное, если ваш аббат намерен рассказать об этом всем без исключения!
Судя по интонации, приезжий даже представить себе не мог, чтобы в такой дыре, как Гластонбери могло что-нибудь случиться. Но добрый нрав брата Барнабаса не изменил ему и на этот раз.
— Так оно и есть, брат. И ты тоже можешь узнать об этом завтра после третьего часа…
Красивое лицо незнакомца исказилось от гнева.
— Ты не ответишь на мой вопрос?
— Простите, сэр, но такие вещи не обсуждают на улице, — вежливо улыбнулся брат Барнабас. — Не соизволите ли вы назвать своё имя и воспользоваться гостеприимством аббатства?
— Меня зовут Годфри де Массар, — сообщил всадник. — Я прибыл из Уэллса с письмами для аббата.
Гвинет взглянула на брата. Если вновь прибывший из Уэллского собора, неудивительно, что у него такой чудесный конь, а ряса сшита из новой плотной шерсти. Все знают, что в Уэллсе обет бедности блюдут не так ревностно, как в Гластонбери. |