Перестрелка длилась минут пятнадцать, после чего на любые наши действия ответом была тишина.
Ну и прекрасно.
Прошу у полковника БТР. Тот с пониманием задумки мигом его присылает. БТР таранит ворота с забором, а мои ребятки лихо просачиваются в окна и прочие дыры изрядно пострадавшего строения.
После ожесточенной перестрелки вдруг становится тихо. Только внутри дома слышатся крики.
На полу два окровавленных трупа. Третий «дух» схватился за живот, корчится на полу и орет, мешая чеченские и русские ругательства. Больше никого.
Сверяем рожи убитых и раненого с фото Абу Дзейта. Его среди них нет. Как сквозь землю провалился, сука…
— Мистика, — вытирает со лба пот полковник. — Не мог он проползти через наши кордоны!
Полковника немного жаль. Мужик вроде ничего: толковый, смелый — за спинами пацанов не прячется. Его ребята выносят на улицу мертвых, колют раненому «духу» сильное обезболивающее и укладывают затихшее тело на носилки. Орать и корчиться он перестал, но изредка посылает нам проклятия. Когда его проносят мимо, мой мозг отчего-то напрягается и с бешеным усилием роется в анналах памяти. И вдруг подсказывает: «Раскрой глаза пошире! Приглядись! Ты же видел эту смуглую бородатую рожу!»
Наморщив лоб, провожаю его взглядом и машинально делаю следом шаг… Меня осеняет в тот момент, когда замечаю окровавленную правую кисть, судорожно сжимающую рану на животе. На указательном и среднем пальцах кисти отсутствуют по две фаланги, и отсечены они не сейчас, не в этом бою, а гораздо раньше.
Эмоции от встречи со старым «знакомым» готовы вырваться наружу, но в ту секунду приходит другое озарение, помешавшее порадоваться встрече.
Наши парни бродят по дому, осматривают комнаты и мебель на предмет схронов и взрывоопасных сюрпризов. И вдруг мой слух улавливает особенность: в углу комнаты, где лежали трупы, имеется небольшое возвышение или приступок, покрытый ковриком — вероятно, место молитв Аллаху. Дважды бойцы ходили по этому возвышению, изучая стены и полки, а стук от каблуков тяжелых спецназовских берц становился звонче и отчетливее.
— А ну-ка, взялись! — Откинув коврик, хватаю за край приступка.
— Ого! — свистит полковник, обнаружив в приоткрывшейся черноте ступеньки. — Погреб, что ли?…
— Похоже…
Он хотел лезть первым. Но я остановил:
— Позвольте мне. Я все же помоложе.
Он повторил попытку стать на первую ступеньку. Я опять удержал.
— Ваш хлипкий бронник прошьет даже «ТТ». Подарите его своему начальству.
Невесело улыбнувшись, полковник уступил. А я направил ствол автомата вниз и начал осторожно нащупывать ногами темные ступеньки…
Секунд через пять внизу рванул фугас — так установили эксперты, изучавшие потом место подрыва. Под домом оказался специально оборудованный бункер для длительного проживания пяти-шести человек с соответствующим запасом провизии, воды, оружия и боеприпасов. Если бы мы не обнаружили странный приступок, то Абу Дзейт спокойно отсиделся бы в этом подземелье и, улучив удобный момент, ушел бы в горы к своим пособникам.
Мне повезло: до взрыва я не успел преодолеть и половины крутой лестницы. Или у араба раньше времени сдали нервы. В общем, осколками нашпиговало только мои ноги. Голова и ее содержимое получили приличную контузию от взрывной волны и обрушения внешней стены здания, но зато остались целыми.
Очнулся я на больничной койке на исходе вторых суток. О судьбе же второй группы и моего друга Андрея Ткача товарищи решились сообщить мне через пару недель — когда окончательно пошел на поправку…
Сидим дружной спаянной семейкой вокруг стола. |