— Ты разливай, Пашенька, разливай, — изредка спохватывается тетя Даша, убегает на кухню и возвращается с очередной емкостью салата или жареной рыбы в кляре. — Помянем нашего Андрюшеньку и маму его — сестричку мою ненаглядную.

Разговор за столом стихает, и мы неловко воротим взоры от вытирающей слезы женщины…

У меня сложное чувство по поводу поминок Андрея. Иногда я не верю в смерть своего друга и разговариваю с ним, как с живым. А порой с тяжелым сердцем осознаю, что никогда больше его не увижу.

Из-за этой неопределенности мне не по душе это ежегодное мероприятие, смахивающее на поминки. Зачем поминать человека, если мертвым его не видели? Если нет свидетелей гибели и никто толком не знает, что произошло на перевале?

С другой стороны, останься он каким-то чудом в живых, — разве не подал бы весточки на протяжении четырех лет? Дарья Семеновна долго держалась и разделяла мои сомнения, но постепенно душевные силы иссякли, и ждать старшего из племянников она перестала. А возобновлять обсуждение столь тонкого вопроса не хочется — к чему расстраивать и ранить пожилую женщину? Потому я послушно наполняю рюмки с бокалами, но поминаю только маму Андрея и всех наших погибших товарищей.

— А как это случилось? — шепчет Ирэн, толкая Юрку в бок.

— Отвянь, — кривится тот.

— Ты мне никогда не рассказывал, как погиб твой брат.

— Ну и что! Тебе какое дело?…

Перепалка слышна всем присутствующим.

Удивляюсь бесцеремонности нынешней молодежи, но молчу — я здесь гость. Серафима вздыхает, нервничает и тоже молчит. Она тоже гость — все более редкий и менее значимый…

Наконец, подает голос мудрая тетя Даша:

— Павел, наш Юрий никогда не отличался деликатностью — Ирина, конечно же, ничего не знает. Ты не мог бы повторить свой рассказ о том дне, когда с Андреем произошло несчастье?

Я откладываю вилку, промокаю салфеткой губы и мельком гляжу на Серафиму. Не тяжело ли ей будет вторично услышать эту историю?

Словно отвечая на бессловесный вопрос, молодая женщина пристально смотрит на меня и кивает.

Соглашаюсь и я:

— Мог бы. Но хочу напомнить: меня в тот день рядом с Андреем не было. А эту историю мне довелось услышать от четверых выживших спецназовцев. Был еще пятый, но он… Он странным образом исчез.

Юрка морщит лоб:

— Э-э-э… Сейчас вспомню его фамилию…

На какой-то миг в гостиной тонкой стрункой натягивается тишина.

И вдруг, опережая мою мысль, в этой гулкой тишине звучит спокойный голос Серафимы. Она произносит фамилию так, будто только и делала, что повторяла ее каждый день.

— Волков. Фамилия того спецназовца — Волков.

Подивившись ее памяти, встаю из-за стола и, шагнув к открытой балконной двери, тяну из пачки сигарету.

— Точно — Волков. Был у нас такой старший сержант: здоровый, молчаливый, задумчивый. Надежный, как скала…

Младший Ткач огорчен сбоем в памяти и спешит реабилитироваться:

— Вспомнил! Сразу после той злополучной операции он написал заявление и уволился. Точно?

— Не совсем. Он не писал заявлений, а подал по команде рапорт.