На секунду он остановился, словно подавленный масштабом зла, которое открылось перед ним. Эта неслучайная пауза дала солдатам время представить, о чем он ведет речь.

Он убеждал не только словами, но и тоном, которым их произносил. Стоило услышать Махариуса, как вы понимали, что он абсолютно верит в то, что говорит, и вам следует уверовать в это тоже. Что-то в его пылающей убежденности заставляло отбросить сомнения и пересмотреть свои взгляды.

Он обладал сильнейшей аурой безграничной власти, которая обволакивала его и все, к чему Махариус прикасался, и преобразовывала не только слова, но и их восприятие. Собравшиеся вокруг меня закаленные солдаты вставали на цыпочки, силясь его услышать, вслушиваясь в каждое сказанное им слово, словно от этого зависело их спасение. Больше, чем любой жрец, больше, чем любой комиссар, Махариус заставлял вас поверить в самих себя.

— Сегодня мы сделаем первый шаг на пути к величайшей цели. Это важный шаг. Если мы пошатнемся здесь, то упадем. Если мы не укрепим решимость, не отбросим всякое милосердие и не будем вести себя с твердостью, приличествующей этой великой задаче, то обречем миллиарды собратьев-людей на жизнь в ужасном мраке и вечность страдания в лапах демонов, которые пируют душами обреченных. Да не дрогнет ваш палец на спусковом крючке. Пощадить врагов — значит только продлить их жалкое существование пред взором Императора и обречь их души на погибель. Если вы окажете милосердие еретику, то лишь проделаете работу за демонов.

Каждый из нас слышал подобные призывы перед сражением, а также в Дни Великих Святых, и будь я проклят, если знаю, почему у Махариуса они звучали иначе. Возможно, свою роль играло отсутствие сомнений, но вряд ли дело только в этом. Насколько мне известно, многие комиссары верили не менее истово. Нет, дело в самом человеке. Когда Махариус говорил, казалось, будто с вами говорит сам Император с высоты Священного Трона. Я знаю, что это звучит как ересь, но именно это я ощущал. Что-то коснулось Махариуса. Может, свет Императора, а может, нечто иное.

А затем в одно мгновение все изменилось. Махариус перестал быть жрецом, зачитывающим молитву, и превратился в офицера, говорящего своим бойцам то, что им следовало знать.

— Впереди вас ждет тяжелый путь. Мы пройдем по морям лавы и бездонным пропастям, которые могут поглотить целого Титана. Мы пройдем песчаные бури, которые за считаные секунды сдерут с человека мясо до костей. Мы пройдем облака яда, настолько опасного, что один лишь вдох может принести смерть.

Его слова должны были вселять ужас, но вместо этого просто обрисовывали испытания, которые следовало преодолеть истинным людям ради обретения славы. Его тонкая мрачная улыбка словно говорила мне: ты, именно ты можешь пройти их. И Махариус давал понять, что здесь мы все за одного.

— Мы делаем это во благо. — Он остановился и улыбнулся, будто ожидая, что армия рассмеется от этого легкого намека на шутку. Затем он вновь нахмурился. — Я говорю серьезно. Мы делаем это во благо. В это время вторая часть нашей армии атакует улей Железоград с юга, по легкому пути, пути, где нас ждут. Они не станут ожидать мощного бронетанкового наступления с северо-запада, и мы нанесем удар туда, где их оборона слабее всего. Мы захватим пиритовые заводы и оружейные факторумы. Мы приведем миллиарды заблудших душ к свету Императора.

Он снова остановился, чтобы мы поняли сказанное. Теперь мы знали, куда направляемся, — в город-улей. Он даже поведал нам, зачем.

Если вы никогда не были солдатом Имперской Гвардии, то, скорее всего, не поймете, как необычно для старшего генерала вроде Махариуса рассказывать нечто подобное своей армии. Он даже обрисовал нам план, лично. Он давал нам понять, что такой план существует, причем продуманный, что он и его офицеры знают, что делают, и что он нашел время, чтобы самому пообщаться с нами, чтобы мы узнали о месте, которое нам отведено, и разделили с ним веру в победу.