– Слушай! – Голос Лиса прервал мои воспоминания. – Ливонцы тебе одному сдались или нам обоим?

– Ну, спрашивали и тебя, и меня…

– Значит, обоим. Тогда давай так: чур, рыцари твои, а кнехты мои. Идет?

– Пожалуйста. Но зачем тебе это?

– У меня есть мысль, и я ее думаю. – Лис поднял вверх указательный палец.

* * *

– Ну, молодца! Ай молодца, медвежатник! – Муромец радостно хлопнул меня по плечу, и я с тоской понял, что предложение выдержать на плече длань богатырскую не было пустой похвальбой. Хлопни он чуть сильнее, и попросту сбил бы меня с ног. – Целое войско в полон взял.

– Ваша честь, Володимир Ильич, – склонив голову, начал я, понимая, что разговор предстоит не из легких. – Великий магистр и его люди сдались мне по рыцарскому обычаю в обмен на слово сохранить им жизнь.

– Чего‑чего‑чего?! – Сидевший за столом князь Изборский резко поднялся, опрокидывая лавку. – Да тебе‑то самому кто ее сохранит?

– Не горячись, княже! – поспешил урезонить его Муромец. – Витязь перед тобой, а не смерд.

– Сии лихие разбойники в моей земле пленены. И только я здесь суд и расправу чинить могу. А я уже слово свое сказал: всех псов поганых на кол. А магистра, в память о жене моей первой, в его туртурах замученной, конями рвать велю, да притом под пузом огонь разложивши.

Я невольно содрогнулся жуткой участи, ожидавшей фон Вегденбурга.

– Прежде вам придемся убить меня, – произнес я как можно более спокойно, кладя руку на эфес меча.

– Да ты!.. – Князь рванул свой клинок из ножен.

– Постой! – в полный голос рявкнул на него Муромец. – Сей человек не щадя живота своего город твой отстаивал, жену твою, что в утробе дитя носит, а ты на него мечом машешь?! Срамно, княже!

– Ливонцы должны быть казнены! – мрачно отрезал князь, возвращая оружие в прежнее положение. – Таково мое слово!

– Здесь каждый имеет слово, – медленно проговаривая каждый звук, произнес Мстислав Киевский, до того молча наблюдавший за скандалом. – Витязь Воледар как рыцарь графа Шверинского шел, ему ливонцы и сдались. И ты, князь Олег, до них теперь касательства не имеешь.

– То хитрость была!

– Но ты на нее пошел. Стало быть, либо против собрата своего измену учиняешь, либо же нас всех, единым войском за тобой сюда пришедших, позорить хочешь. Или же и то и другое сразу.

Олег Изборский скрежетал зубами, сжимая пудовые кулаки. Святополк Туровский, недавно переступивший порог двадцати лет, с неподдельным изумлением следил за схваткой этих ярых хищников, готовых разорвать друг друга с одной лишь целью – не уступить последнего слова.

– Князь Мстислав правду бает, – сказал Володимир Ильич, опуская на столешницу свою широченную ладонь. – А я еще добавлю. Хорошо, положим, казним мы ливонцев, орден от того не сгинет. И двух лун не сменится, как у них новый магистр будет. А казни лютой они вовек не забудут. Чуть с силами соберутся, у тебя под стенами стоять будут.

– Ништо! – прорычал, не разжимая зубов, князь Олег. – Чай, не впервой, отобьюсь.

– Оно бы, может, и отбился, – согласно кивнул Володимир Ильич, – когда б в городе был. Да ты мне слово давал княжье, что коли мы с тобой пойдем, так и тебе с нами до конца идти. Час настал. Судьба Руси не под воротами Изборскими решается, и ты, князь, с разумом твоим вострым да рукой могучей, далеко от сих мест нужен будешь.