Спрятав шаспо в гущу разросшихся кустов, Кри-Кри присел на корточки под большим густым платаном и начал рыть яму, мысленно соразмеряя ее с величиной ружья. Он только успел приготовить ложе в земле и выложить его сухими листьями, как услышал знакомый условный свист. Так свистеть могли только Гастон и Мари.
Свиста Гастона он больше никогда не услышит, — значит, это Мари. Перед ней Кри-Кри мог не скрывать своей работы. Он коротко свистнул в ответ. И почти одновременно послышался шелест платья, легкие шаги, и показалась Мари с неизменной корзинкой цветов.
Опустив корзинку, девочка бросилась к Кри-Кри:
— Кри-Кри, дорогой мой! Как я была счастлива, когда узнала, что ты жив! И даже не ранен! Подумать только, сколько ты пережил за эти дни! — В голосе девочки слышалось восхищение. — Но как ты исхудал! У тебя совсем другое лицо! Как будто год прошел с тех пор, как мы не видались! Ты стрелял в версальцев из настоящего шаспо?
— Я расстрелял все патроны, кроме одного… Говорят, что когда имеешь дело с версальцами, последний патрон следует приберечь на всякий случай. Я и приберег его. Но если бы ты знала, Мари, сколько убитых оставили мы на баррикаде!
— Я никак не могу себе представить, что ты, Кри-Кри, как взрослый, дрался на баррикаде.
— Ох, Мари, тебе действительно трудно себе представить все, что я видел в эти дни.
— Ну, и мы видели немало, — сказала Мари. — Ты слышал про расправу Галифе?
— Нет, ничего не знаю.
— Страшно даже рассказывать… — Мари зябко повела плечами. — Когда вывели пленных коммунаров, Галифе сказал: «Пусть те, у кого седина в волосах, выйдут в первый ряд», и сто одиннадцать пленных вышли вперед. «Вы стары и седы, вы видели 1848 год, — сказал генерал, — вы более виновны, чем другие… Вы умрете первыми…» И их трупы были выброшены в рвы за укреплениями, — добавила Мари после паузы.
Вдали четко раздался ружейный залп, второй, третий…
Мари вздрогнула и спросила беззвучно, одними губами:
— Слышишь? Так все время. Это расстреливают пойманных коммунаров.
— Да, — мрачно сказал Кри-Кри, — меня ничем не удивишь после того, как я побывал в плену у версальцев.
— Ты был в плену у версальцев?
Несмотря на то что Кри-Кри был подавлен всеми событиями, он испытывал некоторое удовлетворение оттого, что лицо Мари выражало явное восхищение подвигами друга.
— Да, Мари, и видел там… Гастона.
— Гастона? Да ну?! А что с ним?
Кри-Кри хотел все сразу рассказать Мари, но почувствовал, что не в силах это сделать. После короткого молчания, сделав над собой усилие, он произнес еле слышно:
— Что с Гастоном? Почему ты не отвечаешь? Где Гастон, я тебя спрашиваю? Что с ним случилось? — теребя Кри-Кри за рукав, засыпала его вопросами Мари. Заметив слезы на глазах Кри-Кри, она вдруг сразу вся сжалась и с испугом проговорила: — Ты плачешь, Кри-Кри! Что же могло случиться?
Кри-Кри собрался с духом и произнес почти спокойно и очень серьезно:
— Мари, Гастон умер. Он умер геройской смертью.
Мари опустилась на траву и, спрятав лицо в колени, громко заплакала.
Кри-Кри беспомощно глядел на Мари, он попытался ее утешить, провел ладонью по ее волосам, но она заплакала еще громче.
— Не плачь! Будь мужественной! Тебе понравились стихи, которые я только что тебе прочел? Ведь это стихотворение — оно предлинное — написал для тебя Гастон… Еще раньше, перед уходом на баррикаду, он передал его мне… А потом снова говорил о нем там, в плену у версальцев. |