Он поднял голову — каждый нерв в его теле чуть ли не возопил против прилагаемого усилия. Он посмотрел вокруг, но океан повсюду вздымался серыми стенами, ограничивавшими поле зрения радиусом около пятидесяти ярдов. Нестройный грохот тем временем неумолимо нарастал, все отчетливее доминируя над остальным шумом.

Налетевшая боковая волна подхватила плот и подбросила так высоко, что Себастьян увидел землю, — она оказалась совсем близко, он смог отчетливо разглядеть гнущиеся от ветра пальмы, словно в панике размахивающие длинными листьями. Он увидел белеющую в полумраке прибрежную полосу, а за ней — далеко-далеко — возвышались водянисто-голубые очертания самого побережья.

Однако сильно обрадоваться всему этому он не успел, так как увидел рифы. Они обнажали черный оскал с белой пеной после каждого громового раската, с которым вода обрушивалась на них, словно стремясь оказаться в относительной тиши лагуны. Плот несло прямо на них.

— Флинн, — прохрипел Себастьян, — Флинн, слышишь меня? — но тот не шевелился. Его немигающие глаза были открыты, и лишь слабое дыхание, едва заметное по движению груди, говорило о том, что он еще жив. — Флинн. — С трудом разжав скрюченные пальцы, Себастьян освободил одну руку. — Флинн! — повторил он и ударил его по щеке. — Флинн! — Седая голова повернулась в сторону Себастьяна, Флинн моргнул и беззвучно приоткрыл рот.

На плот обрушилась новая волна. На этот раз зловеще-холодный поток воды словно пробудил Себастьяна, придав ему сил. Он помотал головой, стряхивая воду.

— Земля, — прошептал он. — Земля.

Флинн посмотрел на него бессмысленным взглядом.

За линией прибоя рифы вновь демонстрировали свой изломанный хребет. Цепляясь за доски одной рукой, Себастьян сумел вытащить нож и неловкими движениями попытался перерубить страховочную бечеву, которой привязал себя к полу. В конце концов это ему удалось. Протянув руку, он принялся яростно резать бечеву, удерживавшую Флинна. Покончив с этим, он дополз до Мохаммеда, чтобы освободить и его. Тщедушный африканец с морщинистой обезьяньей физиономией взглянул на него воспаленными глазками.

— Плыви, — прошептал Себастьян. — Надо плыть. — Убрав нож в ножны, он хотел, перебравшись через Мохаммеда, добраться до араба, но тут плот подхватила очередная волна. Наткнувшись на скалы, она стала откатываться под него с такой силой, что на этот раз плот перевернулся и все они, слетев с него, оказались в бурлящем водовороте возле рифов.

Упав в воду плашмя, Себастьян, едва успев погрузиться, почти сразу же всплыл. На расстоянии вытянутой руки от него вынырнул Флинн. От страха он инстинктивно вцепился в Себастьяна, обхватив его обеими руками. Перевернувшая плот волна полностью накрыла и рифы, так что коралловые зубцы скрылись под пенящейся водой. Там болтались обломки плота, вдребезги разбитого о скалы. Изуродованный труп араба все еще оставался привязанным к одному из них. Очередная волна, подхватив Флинна с Себастьяном, которые, точно любовники, плавали в крепких объятиях друг друга, перенесла их через скрывшиеся под водой рифы. В результате мощного броска, от которого у них душа ушла в пятки, они оказались в тихой лагуне позади острых зубцов, которые грозили превратить их в желе. С ними же перелетели щупленький Мохаммед и то, что осталось от плота.

Лагуна белела от взбитой ветром пены — густой, точно снятой с кружки доброго пива. Оказавшись по пояс в воде, троица, пошатываясь и поддерживая друг друга за плечи, двинулась к берегу. Покрытые белой пеной, они были похожи на подгулявших снеговиков, возвращавшихся домой после долгой новогодней вечеринки.