– Ты спал? Извини…

– Какое там спал!

– Если хочешь, спускайся вниз. Выпьем. Я одна.

Собственно, одну бутылку он уже уговорил. Почему бы не вторую? Тем более что даже не знаешь, придется ли еще когда-нибудь…

– Вот и все. В четыре заедет Тед, отвезет тебя на летное поле. Утречком будешь в своем Монако. А через месяц-другой забудешь наше маленькое приключение, как дурной сон.

Таня лениво потянулась к фигурной бутылочке «Луи-Трез», стоящей между ними на низком столике, плеснула себе на донышко бокала.

– Дурной сон, – повторил Рафалович. – А что я Лильке скажу?

– Объясни, что неожиданно подвернулся быстрый и выгодный гешефт. Тем более что для тебя так оно и было. Как бы ты ни был крут у себя там, в Союзе…

– В России, – автоматически поправил он.

– Ну да, в России, конечно. Двадцать тысяч гринов за день работы…

– Десять, – снова перебил он.

– Извини. Вон там, на каминной полке. Потом возьмешь.

Рафалович посмотрел на Таню и с горечью спросил:

– Так зачем надо было ломать всю эту комедию? Чувства изображать, в горы меня тащить, дурью накачивать… – Он скривился, будто лимон проглотил. – Я бы и взрячую тебе подыграл, за такие-то гонорары.

– Подыграл бы, говоришь? А в какой, по-твоему, игре?

– Ну, я не знаю… Афера. Масштабная грамотная афера. Вы со старичком красиво кинули этого жирного лоха…

– Скалли-то? Это так, побочный сюжет.

– Ни фига ж себе побочный! На четверть лимона… – Рафалович рывком встал, заходил по просторной комнате, без надобности трогая разные предметы. – Это же огромная сумма! Думаешь, он смирится с такой потерей, не будет искать вас?..

– Нас?

– Ну, тебя, старика этого, меня…

– Сядь и успокойся. Этот идиот никого уже искать не будет.

– Уже? – выдохнул Рафалович. – Так его что, того?..

– Эк ты, болезный, разволновался-то, а еще говоришь – взрячую подыграл бы.

– Ну я ж не знал, что мокрое…

– А что ты вообще знаешь? – Таня смотрела на него с откровенной, издевкой. – Ладно, не бзди, Маруся, дело чистое, концов не найдут. А на тебя и подавно не выйдут, если, конечно, язык распускать не станешь.

– Я? Язык распускать?

– Вижу, понял. Ну и ладненько. – Она сладко потянулась. – Ты посиди еще, а мне пора на боковую. Простишь, если провожать не выйду?

– Но для чего… для чего?! – не слушая ее, воскликнул Рафалович. – И почему я?

Таня небрежно махнула рукой.

– Так уж вышло. Просто ты, золотой мой, до головокружения похож на одного человечка. Большого человечка из маленькой, но зело богатой страны. Впрочем, большим ему теперь уж не бывать.

– Подставили?

– Как кролика Роджера. Тебя же, дружочек, скрытой камерой снимали, и утром, в парке, и на вилле у папы Карло. Отсюда и очки, и маскарад мой вечерний. Так что не парься понапрасну. А Лилечке твоей, чтобы любознательность погасить, ты, пожалуй, лучше скажи, что два дня и три ночи со мной кувыркался, а потом опомнился и к законной прибежал. Купи что-нибудь хорошее. Бабы, они такие покаяния любят…

Но объяснять Лиле ничего не пришлось. Портье в «Отель де Пари» с сочувственным видом передал ему его краснокожую паспортину, чемодан и гневную прощальную записку с множеством орфографических ошибок.