В алтаре было что-то знакомое, хотя поначалу она не могла понять, что именно. Но потом она вспомнила, что в часовне схолы на Астранте был иконостас с точно такими же изображениями. Без сомнения, авторы использовали один и тот же источник для вдохновения. В памяти всплыли посвященные сынам Императора уроки.

«И тогда Император создал девятерых примархов, дабы встали они против девятерых дьяволов из внешнего ада, и одержали они победу великую, но теперь спят крепким сном, и проснутся, если Ужас вернется».

В детстве Спиноза никак не могла понять, кто же создал девятерых дьяволов. Она до сих пор помнила, как однажды спросила сестру Гонорию, почему же Император создал не сотню, а ровно столько же примархов, сколько было дьяволов. Ответом стал тычок электрической дубинкой.

Много лет спустя, когда детство осталось далеко позади, Спиноза много раздумывала над теми словами. «Если Ужас вернется». Какой же кошмар должен произойти, чтобы примархи снова появились в мире смертных? Она знала, что среди людей были и те, кто отрицал божественность Императора и Его сыновей. Например, Имперские Кулаки, с которыми ей довелось служить. Они чтили память Дорна, но никогда не называли его богом или ангелом. Возможно, в какой-то момент она даже испытывала симпатию к этой суровой философии, несмотря на то что это была очевидная ересь. Это учение со свойственной космодесантникам прямолинейностью объясняло, сколь мрачными могли быть перспективы для их вида. Оставалась лишь готовность противостоять ударам судьбы.

Спиноза протянула руку к одной из стоек и взяла толстую сальную свечу. Чтобы огонек разгорелся, потребовалось некоторое время. Дознаватель поставила начавшую оплывать свечку на самый верх, куда могли дотянуться лишь самые здоровые и высокие из местных жителей. За всем этим наблюдали, как будто с презрением, сервочерепа, обмотанные тряпками с символикой Министорума.

— Я не буду колебаться, — выдохнула она, низко склоняясь перед священными статуями. — Я не буду задавать вопросов и не буду сомневаться, ибо вопросы открывают двери для ереси, а сомнения несут с собой слабость. Я буду молиться за душу моего господина. Я не буду презирать тех, кого поклялась защищать. Я буду любить дело рук Его и этот мир сильнее, чем свою жизнь. Ибо в ней есть лишь служба и жертва.

Люче поклонилась перед алтарем еще раз. Она игнорировала перешептывающиеся толпы вокруг, слишком напуганные, чтобы подойти ближе, но в то же время слишком заинтересованные происходящим, чтобы убежать. Выпрямившись, Спиноза сложила руки в знамении аквилы.

Глубоко вдохнув, дознаватель вернула маску респиратора на лицо и направилась к выходу. Вряд ли ее можно было назвать воодушевленной, но большая часть раздражения ушла. На заполненные красно-серым смогом улицы она вышла куда более уверенной походкой.

Как только Спиноза покинула храм, толпы паломников снова сомкнулись, бормоча и спотыкаясь, потянулись к свечам, желая поставить их в надежде на исцеление. Один из кибер-херувимов спикировал из-под потолка и зажужжал аугментическими глазами, фокусируясь на стойке.