|
Грохочут упавшие стулья, кто-то кем-то борется, шмякаются на пол тела, будто мешки с камнями, женский крик переходит в глухой вой. Кристина и Фердинанд переживают все так, словно это происходит с ними самими. Рассвирепевший мужчина борется там с полицейскими, полуодетую женщину схватили за руку заученным приемом, и она, извиваясь, кричит: "Не пойду, не пойду!" - кричит, как затравленный зверек. Звенит разбитое стекло, наверное, выдавили окно в схватке. А теперь вдвоем или втроем тащат ее, волокут по полу... через все стены слышно, как она барахтается и как они пыхтят. И вот - ее тащат по коридору, по лестнице, все тише, все подавленнее звучат вопли перепуганной жертвы: "Не пойду, не пойду! Пустите! На помощь!" - пока совсем не замирают внизу. Заводится мотор автомашины. Все. Птичка в клетке. Стало тихо, гораздо тише, чем раньше. Страх тучей окутал весь дом. Фердинанд, подняв Кристину со стула, целует ее в холодный лоб. Она лежит в его объятиях вялая, неподвижная, словно утопленница. Он целует ее в губы, но они сухие, бесчувственные. Он сажает ее на постель, она валится навзничь, бессильная, опустошенная. Он гладит ее по голове. Наконец она открывает глаза. - Пойдем! - шепчет она. - Уведи меня отсюда, больше не могу, я не выдержу здесь больше ни секунды. - И внезапно, в приступе отчаяния, бросается перед ним на колени. Уйдем, прошу тебя, уйдем из этого проклятого дома. - Деточка, но куда... только начало четвертого, до поезда еще два с половиной часа. Куда мы пойдем, лучше отдохни немного. - Нет, нет. - Она бросает безумный, полный отвращения взгляд на смятую постель.- Прочь, прочь отсюда! И больше никогда... вот так... никогда! Внизу, у конторки портье, полицейский делал какие-то пометки на регистрационных бланках. Подняв глаза, он кольнул быстрым зорким взглядом спустившуюся по лестнице парочку. Кристина покачнулась, Фердинанд поддержал ее, но полицейский опять склонился над бумагами. И в тот миг, когда Кристина, выйдя на улицу, почуяла свободу, она вздохнула с таким наслаждением, будто ей еще раз подарили жизнь. До утра еще долго. Но фонари, кажется, уже устали гореть. Все, кажется, устало: переулки - от своей пустоты, дома - от погруженности во мрак, магазины - от запертости, а несколько блуждающих фигур устали нести самих себя. Тяжелой рысью, опустив головы, лошади везут к рынку длинные крестьянские повозки с овощами; встречного прохожего они обдают на миг влажным терпким запахом; потом по брусчатке громыхают молочные фургоны, дребезжа оцинкованными бидонами, и снова все тихо, серо и мрачно. У редких прохожих - подручных пекарей, уборщиков каналов и еще каких-то рабочих - невыспавшиеся, сердитые лица, похожие на серые маски; глядя на них, кристина и Фердинанд остро ощущают это предрассветное настроение - взаимную неприязнь сонного города и спешащих на работу людей. |
