Вновь обратимся к цифрам; ничто так не впечатляет, как конкретная, не отягощенная никакой идеологией бухгалтерия.

Если к середине XV века во всей Европе насчитывалось лишь около 7 тысяч тонн золота и серебра, то с открытием Американского континента эта цифра выросла в разы. До конца XVI столетия из-за океана было вывезено 23 тысячи тонн серебра и 755 тонн золота. В XVII–XVIII веках процесс этот ускорился: 3 тысячи тонн золота, 93 тысячи тонн серебра. Европа, стало быть, богатела, а дикари в лучшем случае довольствовались грошовыми подачками.

Все войны в мире происходят из-за денег; когда же, в конце концов, мы это поймем! И неважно, как именуются они: обращением дикарей в христианство, крестовым походом протав коммунизма или помощью порабощенным народам.

Впрочем, о губительном участии западных цивилизаторов в становлении российской демократии мы поговорим чуть позже. Пока же вернемся к американской экономике, точнее к тому, что принято считать таковой.

За последние двадцать лет нам так здорово промыли мозги, что большинство населения свято убеждено, что Штаты — эталон стабильности и успеха, американское — значит, отличное.

(Уникальная, между прочим, ситуация, когда народ побежденной страны относится к своему завоевателю как к спасителю. А все она — грамотная пропагандистская обработка.)

Российские либералы, не стесняясь, апеллируют к Америке как к высшей силе. Недавно по телевидению кто-то из экономических идеологов либерализма — то ли Гринберг, то ли Гонтмахер — так прямо и заявил: надо молиться на Америку, чтобы она быстрее вышла из кризиса и вновь начала покупать наши товары, тогда, мол, и промышленность оживет.

Ага! Лес, рыбу и нефть взамен на черепки.

Либеральные экономисты почему-то не задумываются, что благополучие американского государства напрямую зависит от неблагополучия государств остальных; точно по ломоносовскому закону о сохранении энергии — если где-то что-то убывает, значит где-то что-то прибывает.

И не случайно на предложение президента Медведева о введении новой резервной валюты — абсолютно разумное, кстати, и оправданное — американские власти единодушно ответили отказом. Лишиться долларового владычества означает для них полную потерю финансовой мощи, вплоть до государственного дефолта.

Вся экономика США построена по принципу пирамиды, причем не только внешняя, но и внутренняя. Нынешний кризис наглядно это подтверждает.

С чего, собственно, он начался? Да очень просто. С того, что дебет перестал сходиться с кредитом.

Среднестатистический американец давно уже привык жить в долг. Он покупает машину в кредит, дом — в ипотеку, учится в институте за счет образовательного кредита. О том, чем и когда расплачиваться, американец старается не думать: это будет лишь завтра, а на дворе-то — сегодня.

Понятно, что продолжаться так бесконечно не могло, особенно если учесть, что ипотечные кредиты выдавались на сумму большую, нежели стоимость покупаемого жилья. В среднем размер ипотеки достигал 120–130 % от рыночной цены покупки.

Долгое время это было выгодно всем — цены на американскую недвижимость росли как на дрожжах. Дом, стоивший пару лет назад (условно!) 100 тысяч долларов, поднимался потом до $ 150 тысяч. Стало быть, ипотека вполне себя оправдывала: берешь $ 100 тысяч, покупаешь на них дом, дожидаешься, пока подорожает до $ 150 тысяч, банку возвращаешь $ 130 тысяч — и банку хорошо, и новоселу.

В погоне за прибылью банки потеряли всяческую осторожность. В массовом порядке они начали выдавать кредиты не только состоятельным гражданам, отвечающим за него своим имуществом, но и людям с сомнительной репутацией (так называемые «subprime», в дословном переводе — «ненадежные»). Чтобы получить в долг, больше не требовалось ни внушительной кредитной истории, ни первого платежного взноса; одно только голое желание, даже будь ты хоть негром преклонных годов…

Это-то банки и подвело.