|
Безвольные пальцы все чаще и чаще теребили дрожащую губу, и в конце концов даже наипрожженнейшие законники отказались от надежды добиться у него толку. - Ему выйти отсюда? - говаривал тюремный сторож. - Да он никогда отсюда не выйдет, разве только сами кредиторы вытолкают его взашей. Шел уже пятый или шестой месяц его пребывания в тюрьме, когда он однажды под вечер прибежал к сторожу, бледный и запыхавшийся, и сказал, что его жена занемогла. - Как и следовало ожидать, - заметил сторож. - Мы рассчитывали, что она переберется к одним добрым людям, которые живут за городом, - жалобно возразил должник, - но только завтра. Что же теперь делать? Господи боже мой, что же теперь делать? - Не терять времени на ломание рук и кусание пальцев, - сказал сторож, человек здравомыслящий, взяв его за локоть. - Идемте. Тот покорно побрел за ним, дрожа всем телом и повторяя между всхлипываниями: "Что делать, что делать!" - в то время как его безвольные пальцы размазывали по лицу слезы. Они взошли на самый верх одной из неприглядных тюремных лестниц, остановились у двери, ведущей в мансарду, и сторож постучал в эту дверь ключом. - Входите! - отозвался изнутри чей-то голос. Сторож толкнул дверь, и они очутились в убогой, смрадной комнатенке, посреди которой две сиплые, опухшие красноносые личности играли за колченогим столом в карты, курили трубки и пили джин. - Доктор, - сказал сторож, - вот у этого джентльмена жена нуждается в ваших услугах и нельзя терять ни минуты! Чтобы описать докторского приятеля, достаточно было взять в положительной степени эпитеты сиплый, одутловатый, красноносый, грязный, азартный, пропахший табаком и джином. Но для самого доктора уже потребовалась бы сравнительная, ибо он был еще сиплее, еще одутловатей, с еще более красным носом, еще азартнее, еще грязнее и еще сильней пропах табаком и джином. Одет он был в какую-то немыслимую рвань - штопаный-перештопанный штормовой бушлат с продранными локтями и без единой пуговицы (в свое время этот человек был искусным корабельным врачом), грязнющие панталоны, которые лишь при очень богатом воображении можно было представить себе белыми, и ковровые шлепанцы; никаких признаков белья не наблюдалось. - Роды? - спросил доктор. - Моя специальность! Он взял с каминной полки гребешок и при помощи этого орудия поднял свои волосы дыбом, - что, по-видимому, означало у него умывание, - затем из шкафа, где хранились чашки и блюдца, а также уголь для топки, достал засаленную сумку с инструментами, обмотал шею и подбородок грязным шарфом и превратился в какое-то зловещее медицинское пугало. |
