- Не факт. Ты вот многих соседей знаешь? И почему тогда колдун свою фотографию хранил в хозяйских книгах?

- А кто тебе сказал, что это хозяйские книги? Может, это как раз его собственные, колдунские. Про сатану и ведьм, очень кстати. А с хозяином этим, может, они как раз на почве магии и скорифенились. Да и потом, любезный, опять же, по здравому размышлению, что нам с тобой может дать имя колдуна, тем более убитого? Нам твое имя надо узнать.

- А вот тут ты ошибаешься! – снисходительным тоном просветил меня Кросс. – Я имею в виду, насчет убитого. С чего ты взяла, что убитый – это и есть колдун? Может, все как раз наоборот. Ты сама об этом говорила. Иначе, зачем голову уносить, а?

- Трудно сказать, зачем. Мало ли какие у них, колдунов, обычаи. Но даже если ты и прав, что тогда? Найти его, поймать и пытать, пока не скажет твое имя? А не боишься, что он тебя еще во что-нибудь интересное превратит? В собачью какашку, например. И меня заодно.

Кросс демонстративно замолчал. Примерно так же обычно поступал и мой папа. Если сказанное мамой его категорически не устраивало, но контраргументов не находилось, он намертво замолкал, пока опасная тема сама собой не иссякала.

В четверг я работала, а в пятницу поехала на дачу. Вообще-то на этой неделе я туда вообще не собиралась: выходной предстоял всего один – воскресенье, к тому же в субботу вечером намечалась корпоротивная пьянка в честь юбилея шефа, не прийти на которую было просто опасно. Однако с дачи по телефону мне было высказано коллективное «фе», поскольку вот уже вторую неделю подряд я обрекала семью на голодную смерть. Бороться с культом еды было бесполезно, так что я предпочла по-быстрому исполнить трудовую повинность и вернуться обратно.

В субботу рабочий день был коротким: уже после обеда нас отпустили прихорашиваться. Обычно в таких случаях мы накрываем столы в холле клиники и заказываем еду в ближайшем ресторанчике. Считается, что это очень удобно, поскольку после еды, выпивки и танцев те, кто не попадали мордой в салат, могли уединиться в кабинетах на предмет «профилактического медосмотра». Я в это время незаметно исчезала по-английски. Но в этот раз шеф снял на вечер кафе.

Дома я бегала по треугольнику «комната – ванная – кухня», накручивала волосы на допотопные, но очень удобные электробигуди, гладила платье, а Кросс наблюдал за мной и угрюмо молчал.

- Ты что, на свидание собралась? – наконец он подал голос, в котором сквозили ревнивые нотки.

- Нет. У шефа юбилей. Корпоративная, так сказать, вечеринка.

- А-а, - протянул он. – Официальное коллективное блядство. Ну-ну.

- Не суди по себе! – обиделась я, хотя это было абсолютно правдой. – Это ты, наверно, всех баб в своей конторе перебрал. Или что там у тебя было.

- Не помню, - отрезал Кросс.

- Хорошо хоть не врешь: мол, что ты, что ты, я не такой, я хороший.

Он оскорбленно замолчал, но ненадолго:

- Ты что, в этом собираешься идти?

Что уж так ему не понравилось, не знаю. Ну мини – так ведь не по пейджер. Ну декольте – но трусы через него не видно и грудь не вываливается. Конечно, батюшка Димитрий такую форму одежду тоже вряд ли одобрил бы, но явиться на вечеринку застегнутой под горлышко – значит, стопроцентно обречь себя на насмешки. Оно мне надо?

Все шло по давно сложившемуся сценарию. Сначала парадный съезд с обязательным осмотром вечерних туалетов и украшений, затем поздравительная речь и вручение юбиляру коллективного подарка (в этом раз большой напольной вазы, поддельной китайской).