— Смотри под ноги, Рун, а то укатишься вместе с камнем.

 Он повернул голову. Монах вел их по узкой тропке к высокому путевому знаку, торчащему у берега. Это был постамент из серого гранита, покрытый льдом, высотой по грудь Руну.

 Монах почтительным жестом смахнул снег с верхней грани столпа, обнажив вырезанную из камня чашу, точно такую же, как те, что были изображены на мозаике в Венеции. Как и у строений, и статуй в буддийском храме, основание этой каменной чаши без малейшего зазора переходило в верхнюю грань столпа, делая их единым целым.

 Корца подумал, что если убрать снег от подножия вехи, то она, в свою очередь, тоже окажется частью горы.

 Монах шагнул к Руну, взял у него шкатулку и повернул так, чтобы замок ее был обращен к сангвинисту.

 — Камень Неба ждет тебя, — произнес монах, слегка поклонившись. — Ты должен поместить священный самоцвет на предназначенное ему место. В тот же миг, когда это сделают остальные.

 Монах кивнул в сторону чаши.

 Рун понял.

 «Я должен положить Аква в это вместилище».

 Протянув руку к шкатулке, он поддел замочек большим пальцем и откинул крышку. Корца почти ожидал увидеть, что в ларце пусто, что в последний миг эти монахи решили предать их. Но внутри на белом шелке лежал великолепный самоцвет. Он сиял синевой, точно ясное небо, — как будто самый идеальный день за все время существования мира был заключен в этом камне, дабы его можно было сохранить навеки.

 Вздох благоговения сорвался с уст Руна.

 Львенок подошел вплотную, оперся лапами на колено Корцы и задрал морду, так, чтобы тоже видеть камень. Элизабет просто скрестила руки на груди.

 Рун аккуратно оттолкнул льва и коснулся пальцами самоцвета, с небывалой горечью ощущая свою недостойность.

 «Как может подобная красота быть предназначена мне?»

 И все же сангвинист не забыл о своем долге. Он взял камень, чувствуя, как святость самоцвета согревает его ладонь, запястье и распространяется вверх по руке. Когда это тепло достигло груди Руна, он почти ожидал, что его сердце забьется вновь. Но когда этого не произошло, он повернулся лицом к столпу и высеченной на его вершине чаше.

 Через озеро Корца видел, что другие уже заняли свои места. Цао склонился к уху Эрин и что-то шептал ей — вероятно, те же указания, которые его собрат передал Руну.

 Грейнджер смотрела на Корцу, и хотя она находилась в пятидесяти ярдах от него, он видел страх в чертах ее лица. Он понимал, о чем она тревожится, и тоже повернулся к источнику этой тревоги. Трио должно действовать одновременно, но оставалась последняя задача. 

 Рун взглянул на Джордана.

 Сможет ли кровь этого человека очистить и воссоединить разбитый самоцвет?

 

  11 часов 52 минуты 

 Джордан коснулся холодным острием кинжала своего запястья.

 «Лучше бы это сработало...»

 Подняв взгляд, он увидел, что от солнца осталась лишь огненно-алая корона, вырывающаяся по краям темного лунного диска. Блеск ранил глаза, и когда Стоун вновь посмотрел на клинок, прижатый к запястью, то ему пришлось несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать зрение. К этому моменту тень луны уже накрыла долину, сделав снег светло-красным, а лед на озере еще более черным, похожим на окаменевшие капли Люциферовой крови.

 «Озеро — словно дыра в ткани этого мира».

 Это зрелище леденило кровь Джордана своей неестественностью, неправильностью.

 Зная, что нужно делать, он плотно прижал кончик клинка к своему запястью и рванул в сторону резким движением.