Словно очнувшись от сна, Рун обнаружил, что шагает через Апостольский дворец к канцелярии Бернарда. Кардиналу было позволено, как и прежде, работать там в ожидании суда— за кровавый грех против Элизабет. Дойдя до дверей, Рун не стал стучаться. Он ворвался внутрь, как ураган.

 Бернард поднял взгляд от стола, заваленного бумагами, на лице его читалось изумление. На нем была алая сутана, алые перчатки и прочие атрибуты, символизирующие его сан.

 — Рун, что случилось?

 Корца едва мог говорить, ярость душила его.

 — Вы отдали приказ, из-за которого я лишился души!

 Бернард встал.

 — Что ты такое говоришь?— Вы послали монстра, который превратил меня в мерзость. Вы привели меня в объятия Элизабет и забрали ее душу. Моя жизнь, моя смерть — все это было подстроено вами, дабы повлиять на волю господа. Чтобы подчинить пророчество своей воле.

 Рун смотрел, как Бернард тщательно подбирает слова, ища самый подходящий ответ на эти обвинения.

 Наконец кардинал решил держаться истины.

 — Тогда ты понимаешь, что я был прав.

 — Прав? — Это слово, сорвавшееся с губ Руна, было исполнено горечи и боли.— Теперь, когда все пророчества исполнились, неужели ты хотел бы, чтобы все пошло иначе? Тебе ведома цена, которую заплатил бы мир, если б мы потерпели неудачу.

 Рун дрожал от ярости. Бернард оторвал его от родных, обрек на вечную жажду крови, заставил поверить, что единственный оставшийся Руну путь — это служение Церкви, и превратил женщину, которую тот любил, из целительницы в убийцу.

 И все ради того, чтобы спасти мир на условиях самого Бернарда. Чтобы исполнить пророчество, которое могло никогда не вступить в действие без его вмешательства. Чтобы держать всех сангвинистов в неведении относительно того, что у них есть выбор вне пределов церкви, вне пределов власти кардинала.

 По мнению Бернарда, такой финал стоил любых жертв. Когда весь мир балансирует на лезвии, что значат страдания одного-единственного человека? Одной-единственной графини? Нескольких сотен сангвинистов?

 Полный отвращения перед подобным предательством, Рун резко развернулся и покинул кабинет Бернарда. Кардинал крикнул ему вслед:

 — Не действуй поспешно, сын мой!

 Но это вряд ли можно было назвать поспешностью. Этому предательству исполнилось уже несколько столетий.

 Рун выбежал в папские сады, чувствуя необходимость в свежем воздухе, в открытом небе над головой. Наступила ночь, воздух был холодным и прозрачным. Небо усеивали звезды, молодая луна уходила за горизонт.

 Лазарь послал его на поверхность, чтобы он узнал истину и мог свободно выбрать свою судьбу — сделать то, в чем ему отказал Бернард. Отказал ему и всем остальным сангвинистам. Правда о Гуго де Пейне и стригоях-буддистах уже распространилась внутри ордена, и другие стояли перед тем же выбором, с которым Рун столкнулся сегодня — как и где провести вечность.

 Он бежал все дальше в сады — пока его обоняния не коснулся знакомый запах.

 К нему длинными прыжками мчался львенок, словно задержавшийся на земле кусочек лунного света, летящий над темной травой. За ним гналась рассерженная смотрительница.

 — Вернись обратно, Навуходоносор!

 Лев налетел на Руна, с силой врезавшись в его лодыжки, потом начал неистово тереться о его ноги. Завтра львенку предстояло отправиться в Кастель-Гандольфо, под присмотр брата Патрика. Но похоже, кое-кто решил, что за спасение жизни Томми львенку обязаны провести хотя бы финальную экскурсию по садам.

 К Руну и льву подбежала Элизабет, одетая в черные джинсы, белые тенниски и алый свитер, поверх которого была наброшена легкая курточка.