— Я родила ее в провинции, уехав на время от Мольера. Когда же она выросла, я привезла ее в Париж и выдала за свою сестру. Он же, обуреваемый страстью, сошелся с нею, и я уже ничего не сказала ему, чтобы не сделать несчастным и его. Из-за меня он совершил смертный грех! — последнее слово взлетело к потолку на пронзительно высокой ноте, Полянская поморщилась и рухнула на диван. — Нет! Это никуда не годится! Просто не годится!

Полянская репетировала роль почти три месяца, до премьеры оставалось не больше трех недель, и оттачивать мастерство, по сути, не было необходимости, но актрисе казалось, что она все еще не готова. Превозмогая усталость, она заставила себя подняться, сделала два глубоких вдоха и начала сначала.

— Я родила ее в провинции…

Звонок в дверь прервал монолог. Актриса поморщилась, но пошла открывать. Не накинув цепочку, распахнула дверь и воззрилась на седенькую старушку, стоявшую на пороге.

— Доброго денечка, Марианна Николаевна, — приветливо поздоровалась старушка и тут же перешла к нравоучениям: — Снова вы распахиваете дверь, не озаботившись тем, чтобы поинтересоваться, кто к вам пожаловал! Сколько раз ваш покойный отец предупреждал вас, что подобное поведение недопустимо, тем более в наши неспокойные времена!

— Бросьте, Антонина, кому придет в голову лезть в квартиру одинокой актрисы? Что, скажите на милость, у меня брать? Старые занавески или, быть может, газеты пятилетней давности?

— Не скажите, Марианна Николаевна, вор, он всегда найдет, чем поживиться. — Старушка бесцеремонно отодвинула хозяйку, освобождая проход, и прошла в гостиную. — Ох, ну и духотища у вас! Вы бы хоть окна открыли, впустили свежий воздух. На улице погода просто волшебная, а у вас здесь как в склепе.

— Вы же знаете, Антонина, я репетирую. Звуки с улицы мешают сосредоточиться. — Полянская прошла следом за старушкой, предварительно прикрыв входную дверь.

— Снова репетируете? Ох, Марианна Николаевна, вам о старости думать пора, о том, кто поднесет вам стакан воды перед смертью, а вы все роли учите!

— Я еще не так стара, — обиженно произнесла Полянская. — К тому же мне есть кому поднести стакан воды.

— Это вы о Лизавете? Хороша подмога! — Старушка фыркнула, выражая презрение. — И где же ваша помощница сейчас? Крутит хвостом перед очередным ухажером?

— Лиза не настолько ветрена, как вам бы хотелось думать, — вступилась за девушку Полянская. — Она учится в институте. А кавалеры? Так что с того? Ей всего двадцать четыре, может позволить себе дурить голову парням.

— Она и вам голову задурила, — гнула свое старушка. — Какая она вам родня? Седьмая вода на киселе, а туда же, в племянницы набивается. И как вы не понимаете, что весь ее интерес сводится к столичной жилплощади!

— Она действительно моя племянница, пусть и двоюродная. К тому же у нее, как и у меня, родни не осталось. Почему мы не можем искренне привязаться друг к другу и поддерживать нежные отношения?

— Нежные отношения? Когда это Лизавета была к вам нежна? Разве что после того, как вы на нее свою квартиру переписали. Да ваша матушка в гробу перевернулась, когда вы совершили эту глупость! И это в пятьдесят-то лет!

— Все, хватит.