Вдруг воеводша резко рванулась, стряхнула с себя эти волосатые клешни и, дико озираясь, вытаращив глаза, вскрикнула:

— Ты, ирод, что делаешь? Пошел вон…

Но договорить она не успела.

Иван вновь уцепился за ее шею, навалился всем телом. Под его железными пальцами что-то хрустнуло.

Воеводша начала судорожно трястись, изо рта пошла пена.

Вдруг вспомнив про топорик, Ванька схватил его и с силой стукнул Аграфену Ивановну обушком по лбу. Та затихла — навеки.

Тем временем начала просыпаться Надюшка. Она широко раскрыла глаза, села на постели, сквозь тонкую материю рубашки чернели соски ее маленьких крепких грудей.

— Что же, черти, вы смотрите? — заревел Калмык. Он бросился к девушке, повалил ее и локтем нажал на шею. Нежное личико Надюши на мгновение скривилось в болезненной гримаске, но тут же разгладилось и навсегда успокоилось. Лишь из маленькой раковины уха скатилась рубиновая капелька крови.

Все сразу пришло в движение. Злодеи стали лазить по углам, искать добро и ничем не гнушаться. Калмык схватил ночные туфли барыни, Катька вытащила из комода цветастые шелковые ленточки и сыромятной кожи кошелек хозяйки, в котором та держала немного медных денег.

— Скрыню хватай, скрыню! — суетился Мишка Григорьев, все время выглядывавший из дверного проема. Сейчас он вдруг осмелел и пытался командовать разграблением хозяйского добра.

Катька накинула на себя салоп барыни, а другой великодушно передала Авдотье:

— Бери, раз такое дело вышло! Да чего, дуреха, трясешься? Дело сделано…

Плотник вытащил две шубы и поволок их из дома.

Калмык на ходу жрал невесть где взятую им колбасу, просяще приговаривая:

— Братцы, винца бы малость! В грудях горит!

Облокотившись на спинку кровати, над мертвой Надюшкой рыдала Авдотья:

— Солнышко мое, почто закатилось!

Катька рассмеялась:

— Ну, дуреха! Нашла о ком плакать.

И все вновь гурьбой повалили из комнаты.

На лестнице стояла только что прибежавшая девка Полтевых Матрена Семенова. Она деловито наставляла:

— Мужики, ключи не забудьте! Да из погреба надоть поднять чего — для отпразднования. Вон сколько всего хапнули. Не всякий день такое счастье в руки дается!

В ее голосе звучала зависть. Немного подумав, она выдернула из-под головы Надюшки пуховую подушку и потащила ее на улицу.

Скрыню нес Калмык, выхвативший ее у плотника. Он подошел к карете. Возле раскрытой дверцы нетерпеливо стучал ногой о ступеньку Лешка:

— Ну что? Ну где вы, черти?

Калмык покровительственным тоном проговорил:

— Вот, барин, все в полном аккурате и сохранности! Позвольте вам под ножки в карету поставить.

Лешка вздохнул:

— Ну наконец! Хорошо-то как. Надоть уезжать. Сигайте быстрее, иди сюда, Калмык, садись, так и быть, рядом.

Все кое-как расселись, кучер тронул, Катька огласила высоким красивым голосом спящие окрестности:

И все остальные, кроме все время плакавшей Авдотьи, дружно и разухабисто подхватили:

Пусть поверит читатель, это исторический факт, отмеченный в архивных материалах: да, вся эта странная и беспутная компания неслась после всего того, что произошло в доме воеводы, с песнями и гиком к Мясницким воротам.

В угловом двухэтажном доме (его снесли лишь в 70-е годы нынешнего века) с накрытым столом ожидала подполковничья жена дородная красавица Авдотья Нестерова.

— С дороги — по чарке! — весело крикнула Авдотья.

Выпили. Затем Лешка поставил скрыню на стол, отпер, и его лицо вытянулось:

— Денег-то — кот наплакал!

Вместо сорока тысяч капиталу оказалось 563 рубля двадцать копеек.