Рабы уже соорудили из просмоленных корабельных балок огромный лоток, по которому вот-вот должна была хлынуть вода, чтобы превратить арену в гигантский бассейн, глубиной в два человеческих роста

– Грандиозно,- сказал старик-гладиатор, стоявший около Сен-Жермена- В свое время барьер был пониже. Но его нарастили, когда какого-то сенатора помял леопард.- Он потер шею.- Жаркий денек.

– Да,- согласился Сен-Жермен.

– Эта твоя армянка тоже сегодня здесь? Я всегда ей любуюсь. Жаль, что она не умеет сражаться.- Старик уважительно покачал головой.- Но она и так просто чудо.

– Благодарю,- сказал Сен-Жермен.- Я передам ей эти слова.

Вольноотпущенник фыркнул.

– Что ей слова старого Цодеса? Но все же спасибо.

Послышались властные крики распорядителей, стоящие у шлюзов рабы наклонились, чтобы повернуть латунные рукоятки. На секунду гомон толпы заглушил глухой рев воды, устремившейся на арену.

– Где знать? Где Нерон? – ворчал Цодес.- Неужели этот любитель покрасоваться допустит, чтобы игры  начались без него? – Старый гладиатор сложил толстые руки на мощной груди, испещренной шрамами и рубцами.- Зритель мельчает, знатоков теперь нет. Они ни во что не вникают, они лишь глазеют. Не так давно для выхода на арену требовалось умение. Гладиаторы по праву считались лучшими бойцами империи. Теперь же…- он презрительно вскинул голову,- им нужна только кровь, ее они и получают. В прошлом месяце тут выступали греческие гоплиты [21]. Настоящие воины, но толпа их освистала.

Гоплиты дрались чересчур хорошо, и на песке почти не было крови.

– Ты дрался, когда барьер был ниже? – спросил Сен-Жермен, стремясь поменять тему беседы.

– Клянусь быком Митры! – Гладиатор чуть было не задохнулся от смеха.- Его подняли во времена Юлия или Августа. Мой дед, возможно, это и видел. Но он тогда не был рабом.

– Нерон тоже хочет надстроить цирк,- рассеянно откликнулся Сен-Жермен.- Чтобы увеличить количество мест. Все желающие в него не вмещаются. В утренней давке двоих затоптали.- Он вскинул глаза к многоцветному полю навеса.

Цодес проследил за его взглядом.

– Я дрался в тот день, когда публика осмеяла Калигулу. В ответ на это он приказал снять навес и перекрыть выходы. Жара тогда была ужасающей. Многие падали там, где сидели, а некоторые так и не встали.

Сквозь запах разогретой смолы до них долетел восхитительный аромат. Рабы щедро сдабривали воду настоем из роз. Петроний бы расчихался, подумал Сен-Жермен и погрустнел.

– Да,- продолжал Цодес, довольный вниманием слушателя. Бедняга так впечатлителен, что даже переменился в лице.- При Гае Калигуле никому не жилось сладко. Невозможно было предугадать, что он выкинет. Все трепетали, все боялись его. А Клавдий… что ж, мне никогда не нравился Клавдий. Видишь этот рубец? – Он указал на зазубренный шрам, тянувшийся от ключицы до бедра- Это его милостью. Я убил противника в честном бою, но, кажется, слишком быстро. Клавдий разгневался и приказал прикончить меня. Это было против всех правил. Я там  бы и умер, если бы не толпа

Сен-Жермен, однажды встречавшийся с Клавдием, сочувственно покивал головой, хотя не поверил рассказу. Старик что-то путал, он был уже стар. Так мог поступить кто угодно, но только не Клавдий.

– Сегодня выступают два паренька,- бубнил безостановочно Цодес,- я их учил. Я заявил, что они еще не готовы. Никто не стал меня слушать, такие дела- Он сунул руки за кожаный пояс.- Ни в ком нет гордости, никого не радует мастерство. Арена стала чем-то вроде дешевого рынка.

Его слова поглотил внезапный рев труб, смешавшийся с низким гудением водяного органа.