Сен-Жермен согласно кивнул.

– Сенатор прав, августейший. В мои намерения вовсе не входит лишать твоей благосклонности римлян, которые и так слишком добры, оказывая мне гостеприимство.

Нерон взмахом руки отмел возражения.

– Чепуха. Ты слишком скромен. Ты поставил зверей для нынешних игр и для визита царя Тиридата. Ты научил меня играть на египетской арфе. Ты содержишь и посылаешь на состязания великолепных возниц. Покажите мне римлянина, у которого больше заслуг! – Это был, безусловно, вызов, но принять его никто не осмелился.

– Но здесь римляне у себя, в родном доме, в том месте, где они справедливо могут рассчитывать на определенное положение и привилегии, недоступные чужакам.- Произнося эти слова, Сен-Жермен был совершенно искренен.

– Все сыновья,- буркнул Нерон, раздражаясь,- обязаны хранить верность отчему дому, не ожидая наград.- Он в припадке хмельного уныния уставился в кубок.- Моя мать была ужасной женщиной, просто ужасной, но она безусловно права в одном; тот, кто носит порфиру, всегда окружен предателями и лжецами, и глуп цезарь, доверяющий хотя бы кому-то из них.

В императорской ложе повисла напряженная тишина придворные сжались, стараясь не смотреть

друг на друга.

Первым решился нарушить молчание Сен-Жермен.

– Меня подозревают, о цезарь?

– Тебя? – Нерон покачал головой. – Нет, не тебя- Он протянул пустой кубок рабу. – С тобой мне надо поговорить о кое-каком проекте. Однако божественного Юлия убили друзья. Мне следует помнить об этом.

Внизу взвыли трубы. Толпа приветствовала очередного гладиатора-победителя, вздымавшего к небу окровавленный меч.

– Твоя рабыня – следующая, – напомнил Нерон.

– Уверен, она готова,

– Сен-Жермен, – император вдруг встрепенулся, – как думаешь, она сможет научить меня этому? Мне тоже хотелось бы стоять на руках, опираясь на спины двух скачущих лошадей.

– Нет, августейший, – быстро сказал Сен-Жермен, зная, что капризам Нерона нельзя потакать, особенно в отношении скачек. – Это не навык, это – наследственное. Тиштри – наездница в четвертом колене и села в седло, едва научившись ходить. И потом, – добавил он увещевающим тоном, – подобные трюки – удел циркачей. Великий государь обязан уметь управлять боевой колесницей и не обязан потешать на ней чернь.

– Ты, разумеется, прав, – согласился Нерон, поразмыслив. – Но что за блистательный трюк! – Он грозным взглядом обвел своих приближенных. – Что скажете, а? Вам бы небось хотелось, чтобы я занялся этим и погиб под копытами бешеных скакунов? Тогда вы оказались бы у власти без всех ваших заговоров и интриг. И очень скоро держали бы друг друга за горло, мечтая, чтобы Нерон возвратился к вам и сделал вас по-прежнему единодушными хотя бы в ненависти к нему.- Император вяло махнул рукой и перевел взгляд на сверкающую арену.

Врата жизни были распахнуты. Тиштри погнала упряжку галопом навстречу грому приветственных криков.

Нерон, подавшись вперед, неотступно следил за армянкой. Лицо его выражало восхищение и тоску.

Текст официальной депеши, посланной из Греции в Рим.

«Сенаторам, и воинам, а также народу Рима греческий гарнизон Афин шлет свой привет!

По приказу императора Нерона генерал Гней  Домищш Корбулон по прибытии на Олимпийские игры лишил себя жизни. Герой сражений на восточных рубежах Римской империи, обвиняемый в политических преступлениях, вернул себе честь тем, что пал от собственного меча.

Его последним словом было: "А xios !" Этим словом греки приветствуют победителей Олимпиад.