Вечером того дня апачи проследовали за ними через городишко Гальего с его единственной улицей — грязной канавой, где хозяйничали свиньи и жалкие облезлые собаки. Сам городок словно вымер. Молодая кукуруза на придорожных полях, омытая недавними дождями, стояла бледная и блестящая, выбеленная солнцем почти до прозрачности. Отряд провёл в сёдлах почти всю ночь, но на следующий день индейцы были уже тут как тут.

Ещё одна стычка произошла у Энсинильяса, потом они отстреливались в пересохших ущельях, пробираясь к Эль-Саусу, и дальше, в низких предгорьях, откуда на юге уже виднелись шпили городских церквей. Двадцать первого июля в год тысяча восемьсот сорок девятый они въехали в Чиуауа, гоня перед собой по пыльным улицам разномастных лошадей среди столпотворения белозубых улыбок и белков глаз, и город встречал их как героев. Под ногами лошадей мельтешила детвора, и победители в своих окровавленных лохмотьях улыбались сквозь грязь, пыль и запёкшуюся кровь и несли среди этой феерии из цветов и музыки шесты с высохшими головами врагов.

XIII

В банях — Торговцы — Военные трофеи — Банкет — Триас — Бал — Север — Кояме — Граница — Резервуары Уэко — Избиение тигуа — Каррисаль — Источник в пустыне — Меданос — Дознание о зубах — Натри — Бар — Безысходная встреча — В горы — Уничтоженная деревня — Уланы — Стычка — Преследование выживших — Равнины Чиуауа — Убийство солдат — Похороны — Чиуауа — На запад

По дороге к ним присоединялись другие всадники, мальчишки на мулах, старики в плетёных шляпах, а также депутация, которая, взяв на себя заботу о захваченных лошадях и мулах, погнала их по узким улочкам к арене для боя быков, где их можно было держать. Участники кампании продефилировали в своих лохмотьях дальше, некоторые уже поднимали сунутые им кубки, махали прогнившими шляпами дамам, облепившим балконы, кивали, вскидывали болтавшиеся головы с их усохшими чертами и полузакрытыми глазами, в которых застыла скука. Их теперь окружало столько горожан, что они выглядели передовым отрядом восстания городской черни; их появление возвещали двое барабанщиков — оба босиком, а один ещё и сумасшедший — и трубач, который шёл, по-военному воздев над головой руку, и одновременно играл. Так, миновав стёртые каменные порожки, наёмники въехали через ворота во двор губернаторского дворца, где лишённые подков и разбитые копыта лошадей опускались на брусчатку со странным постукиванием.

Тут же, на камнях, стали пересчитывать скальпы, и поглазеть собрались сотни зевак. Толпу сдерживали солдаты с мушкетами, молодые девицы не сводили с американцев огромных чёрных глаз, а мальчишки пролезали вперёд, чтобы дотронуться до зловещих трофеев. Всего насчитали сто двадцать восемь скальпов и восемь голов. Во двор спустился вице-губернатор со свитой, чтобы приветствовать их и выразить восхищение выполненной работой. Им был обещан полный расчёт с выплатой золотом в тот же вечер во время ужина в их честь, который устраивали в гостинице «Риддл и Стивенс». При этой новости американцы одобрительно загудели и снова уселись в седла. Навстречу им выбежали пожилые женщины в чёрных шалях, они целовали края их вонючих рубах и поднимали в благословении маленькие смуглые руки, а всадники разворачивали исхудавших лошадей и пробивались на улицу через галдящую толпу.

Они проследовали дальше, к общественным баням, где по одному зашли в воду, один бледнее другого, всё в татуировках, клеймах и швах, в страшных складчатых шрамах поперёк груди и живота, похожих на следы гигантских многоножек, — одному Богу известно, где они их получили и какие варвары-хирурги приложили к этому руку, — некоторые с увечьями, беспалые, одноглазые, с буквами и цифрами на лбах и руках, словно предметы инвентарного учёта.