Когда появился судья, Триас уже занял своё место, но, завидев его, снова встал, они сердечно пожали друг другу руки, губернатор посадил его справа от себя, и они тут же завели беседу на языке, не понятном никому из присутствующих. Исключение составляли лишь изредка проскакивавшие низкопробные выражения, что просочились с севера. Бывший священник, оказавшийся напротив мальца, поднял брови и глазами показал на этих двоих. Малец, впервые в жизни надевший крахмальный воротничок и галстук, молчал за столом, как портновский манекен.

Трапеза была в самом разгаре, блюда подавали одно за другим — рыба, птица, говядина, водившаяся в округе дичь, жареный поросёнок на блюде, острые закуски в кастрюльках, бисквиты со сливками, сласти, вина и бренди из виноградников Эль-Пасо. Провозглашались патриотические тосты, адъютанты губернатора поднимали бокалы за Вашингтона и Франклина, а американцы в ответ называли и другие имена героев своей страны, потому что не знали ни дипломатии, ни хотя бы одного имени из пантеона братской республики. Набросившись на угощение, они ели, пока не опустошили сначала всё поданное на стол, а потом и всю кладовую гостиницы. По городу разослали гонцов, чтобы привезти ещё, а потом, когда исчезло и это, снова послали за едой, и наконец повар «Риддла» забаррикадировал дверь своим телом, и солдаты, прислуживавшие на банкете, принялись просто-напросто вываливать на стол большие подносы с выпечкой, жареным мясом, головками сыра — всё, что удавалось найти.

Губернатор постучал по бокалу и, встав, начал было говорить речь на своём хорошем английском, но раздувшиеся от еды и рыгающие наёмники бросали вокруг плотоядные взгляды и требовали выпивки, а некоторые продолжали выкрикивать тосты, которые уже превратились в непотребные призывы выпить за шлюх из нескольких южных городов. Под одобрительные возгласы, свист и поднятые бокалы был представлен казначей. Завладев длинным брезентовым мешком с гербом штата и прервав губернатора, Глэнтон встал, вывалил содержимое мешка на стол среди костей, кожуры и луж от пролитых напитков и умело, быстро и ловко распределил эту кучу золота лезвием ножа так, что каждый без дальнейших церемоний получил условленную долю. В углу зала самодеятельный оркестр заиграл печальный мотив, судья поднялся первым и выпроводил музыкантов вместе с их инструментами в танцевальный зал рядом, где несколько дам, за которыми заблаговременно послали, уже сидели у стен на скамьях и без особой тревога обмахивались веерами.

Отшвыривая стулья, которые остались лежать, где упали, туда по одному, по двое и целыми группами вывалились американцы. По всему залу уже зажгли настенные светильники с жестяными отражателями, и гуляки отбрасывали сталкивавшиеся тени. Охотники за скальпами стояли, ухмыляясь дамам, грубые мужланы в мятой одежде, цыкая зубами, с ножами, пистолетами и безумным блеском в глазах. Судья переговорил с оркестрантами, и вскоре зазвучала кадриль. Все тут же пустились в пляс, покачиваясь и притопывая, а судья, любезный и галантный, пригласил сначала одну даму, потом другую, непринуждённо и безукоризненно ведя их через все па. К полуночи губернатор под каким-то предлогом удалился, один за другим старались улизнуть и оркестранты. На банкетном столе посреди костей и тарелок стоял объятый ужасом слепой уличный аккордеонист, а в ряды танцующих уже влилась целая орда жуткого вида шлюх. Вскоре везде уже палили из пистолетов, и мистер Риддл, исполнявший в городе обязанности американского консула, спустился, чтобы попенять кутилам, но ему сказали, чтобы не совался. Начались драки. Драчуны разносили на куски мебель, в воздухе мелькали ножки стульев, канделябры. Две шлюхи схватились, рухнули на буфет и покатились по полу под звон бокалов для бренди.