Богуславский подошел к сектанту и с трудом опустился на доски пола – чистые, не покрытые не то что лаком, но даже мастикой. Они пахли смолой и свободой.

Академик неловко присел, подобрав под себя доги, и упрямо произнес заученную фразу:

– Мне обещали, что я поговорю с внуком.

– Даже для меня есть невозможное, – с каменным лицом ответил Учитель. – Он не хочет видеть тебя. Не могу же я пойти против его воли?

Богуславский горько усмехнулся.

– Мне обещали от вашего имени…

– Обещание и исполнение – это не одно и то же. Он не хочет видеть тебя.

Главарь секты знал, если одну и ту же фразу повторять много раз, она начинает приобретать новые оттенки.

– Если его отпустят, и я получу подтверждение, что он выехал, то доведу проект до конца.

– Никто не может распоряжаться чужой волей. Твой внук хочет быть здесь и не хочет видеть тебя.

Богуславский понял, начни он кричать, в ответ ему будет звучать такой же заунывный голос.

– Я хочу сам услышать от него об этом.

– Для этого нужно увидеться, – Богуславскому даже показалось, что ухмылка тронула губы Учителя, – а это невозможно.

– Я не видел его с того дня, как меня увезли из Москвы.

– Ты хочешь его увидеть?

– Да, – сорвалось с губ Богуславского и он тут же сообразил, что продешевил. Роман и не догадывается, что он здесь и не узнает о сути происходящего, ведь сделают так, что они не смогут обменяться и парой фраз.

– Нет ничего проще, – ответил Учитель и позвонил в колокольчик.

Богуславский подумал, что его поведут и готов был подняться, но все произошло по-другому.

– Выведи на экран телевизора все телекамеры, – распорядился Учитель.

Охранник на коленях подполз к повелителю, принял из его рук пульт и опять на четвереньках подполз к огромному телевизору. И через пару минут на экране появилось изображение. Весь экран напоминал страницу ученической тетрадки в клетку.

Сюда, в зал, который занимал главарь сектантов, сводилось изображение со всех телекамер, расположенных в поселке и в лаборатории. Разрешающая способность кинескопа была велика и дальнозоркий Богуславский, присмотревшись, увидел и абсолютно незнакомые ему пейзажи, и знакомые по работе лаборатории. Он увидел собственный пустой кабинет, в котором, как помнил, ему не попадалась на глаза телекамера. Теперь-то он знал, где она стоит – в правом верхнем углу над дверью.

– Да, много всего, – задумчиво произнес Учитель, принимая пульт из рук охранника, который тут же, повинуясь кивку, на четвереньках уполз. – Где-то тут и твой внук.

Богуславский не удержался и перебрался поближе к телевизору. Каждый квадратик занимал по площади столько, сколько, примерно, занимают четыре спичечных коробка. Он не мог рассмотреть лиц, сколько ни старался, видел лишь фигуры людей, копошащихся на стройках, видел обширные помещения, как жилые, так и производственные.

– Где? Где? – шептал он, водя рукой по экрану и забывая о том, где находится.

Его сознание сейчас занимала одна только мысль – скорее увидеть Романа, убедиться, что он жив. Ему и в голову еще не приходило: все, что он видит, могло оказаться всего лишь записью событий прошлых дней, месяцев.

– Я чувствую, где он, – многозначительно произнес Учитель и количество квадратиков на экране уменьшилось вдвое.

Исчезли лаборатории, туалеты, подъездные дороги, тут контролировалось все, остались лишь стройки домов, храма, рядом с которым стоял КамАЗ-бетономешалка, и пейзажи деревень сектантов. Учитель лукавил, он с самого начала знал, где находится Роман, ему доложили об этом, но он играл во всемогущество, в сверхъестественную осведомленность.