58

Я подъехал, когда все уже было кончено и движение машин по мосту возобновилось. Место происшествия было огорожено, машинам в сторону Строгина приходилось пробираться по узкому проходу вдоль тротуара, и потому там получилась пробка. Слава Грязнов тоже был здесь, сидел на ступеньке служебной машины, сняв фуражку, и курил. Телевизионщики уже снимали убитую, и милиционеры не решались их отогнать. Костя Дьяконов ходил и о чем-то распоряжался, но от интервью решительно отказывался. Конечно, ведь первым делом его бы спросили, кого же убили в тот, первый раз.

Сообщник Шимовой остался в живых, и его увезли в больницу вместе с раненными в операции милиционерами и сотрудниками президентской комиссии. Убитую почему-то долго не увозили, и все ходили вокруг нее кругами, стараясь на нее не смотреть. Я распорядился, чтоб ее накрыли и поскорее увозили. Ее остекленевший взгляд приводил всех в смятение.

— Что с тобой, Слава? — спросил я, подойдя к Грязнову. Он выбросил сигарету и вздохнул.

— Полный порядок, Саша. Эти подонки опять выкрутились.

— Я вижу, ты потрясен? — заметил я, усмехнувшись. — А ведь можно было догадаться, а? Лопухнулись мы, Слава…

— Знаешь, о чем я все время думаю? — спросил он вдруг. — Вот если меня кто-нибудь пристрелит, так ведь за меня и отомстить-то некому. А?

— Брось, — сказал я. — Если тебя это успокоит, то я могу пообещать…

— Нет, ты прямо скажи, — настойчиво повторил он. — Много у нас таких жен, а?

Я смотрел на него, на майора Славу Грязнова, которого знал уже много лет, и поражался тому, что этот очень легкомысленный в отношении женщин дядя, оказывается, тайно всегда мечтал о верной боевой подруге. Меня вдруг отчаянно потянуло к моей Ирине, и я отвернулся. В деле не осталось вопросов, оперативники уже составляли протоколы и мне там больше нечего было делать.

— Ты что-нибудь знаешь об убийстве квартирного маклера в Кривоколенном переулке? — спросил я Грязнова.

Грязнов поднял голову, посмотрел на меня рассеянно и сказал:

— Потом, Саша, все потом. Ты напиться не хочешь?

Я махнул на него рукой и уехал. Конечно, убитая Бэби тоже стояла у меня перед глазами, но вокруг нее кипело столько страстей, что хотя бы мне следовало оставаться хладнокровным. Да, я хотел бы, чтобы моя Ирина была столь же верна мне, но представить ее с пистолетом в ночном подъезде было диковато.

Когда я вошел в кабинет к Меркулову, то Сережа Семенихин все еще был там. Он столь же невозмутимо жевал жвачку и поблескивал стеклами очков. Они еще не знали о гибели Бэби.

— Что? — спросил Меркулов, глянув на меня.

— Все, — сказал я.

Сережа тоже посмотрел на меня с ожиданием, и я гадал о том, как он отреагирует.

— Она убита, — сказал я. Он перестал жевать.

Меркулов громко вздохнул и поднялся, отойдя к окну.

Я впервые увидел, как Сережа Семенихин вынимает изо рта жвачку, заворачивает ее в бумажку и кладет в пепельницу. В этом было что-то ритуальное. Потом он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. Я вдруг ошеломленно заметил, как по его каменному лицу текут слезы.

Костя склонился к селектору и вызвал в кабинет секретаршу. Галина Викторовна появилась с блокнотом и первым делом сказала:

— Константин Дмитриевич, люди ждут. Вы им всем назначали встречу.

— Да-да, — сказал он, кивнув. — Извинитесь перед людьми и отпустите их. Сегодня приема не будет.

— Да? — отметила она и спрятала блокнот.

— И еще, Галочка, — сказал Костя.