|
Он начал кричать на каждом углу о том, что видел, и очень скоро, не успел он и глазом моргнуть, командование подняло вопрос о его досрочной демобилизации. В конечном счете, по восьмому параграфу[23] с военной службы его не уволили, хотя результат оказался тем же самым. И он еще не успел вернуться в Штаты, как у него начали проявляться симптомы «вьетнамского синдрома». Я могу рассказать вам об этом в подробностях, но что-то мне подсказывает, что вы пришли не за этим.
Майкл был прав: Том Кейдж оказался очень проницательным человеком.
– Давай же, – обращается ко мне Майкл. – Расскажи ему все.
– Что вам известно о сексуальном насилии и надругательстве над детьми? – спрашиваю я.
Доктор Кейдж выглядит удивленным.
– В свое время мне приходилось сталкиваться с такими вещами. Я уже давно не лечу детей, но в начале своей карьеры они были моими пациентами. Я принимал всех, кто переступал порог этого кабинета. – Он отпивает глоток своей «Колы» и оглядывается через плечо на книжные полки. – Боюсь, что тогда я видел столько сексуального насилия, что зачастую не осознавал этого. В моей практике встречались дети, которым я мог бы помочь, если бы только у меня хватило мужества для этого. Или если бы я вовремя разглядел и понял, в чем дело.
– При чем тут мужество? – недоумеваю я.
– Я думаю, мы видим только то, что хотим видеть. Или, скорее то, что можем позволить себе видеть. Когда я начал практиковать здесь, такой вещи, как служба защиты прав детей, не существовало. Имелся в наличии лишь отдел социального обеспечения. И в те времена мужчины обладали практически абсолютной властью во всем, что касалось их семьи.
Доктор Кейдж задумчиво смотрит куда-то в пространство. Такое впечатление, что он забыл о нашем присутствии. Я уже собираюсь откашляться, вежливо напомнив ему, что он не один, как он возвращается к реальности и смотрит на меня.
– Я вспоминал некоторые случаи из своей практики. Конкретных детей. Но это было очень давно. Я надеюсь, что у них все в порядке.
Воцаряется неловкое молчание, которое никто из нас, похоже, не спешит нарушить. По какой-то причине я чувствую, что могу доверять этому мужчине. Сунув руку в вещмешок, я достаю оттуда три полароидных снимка и толкаю их к нему через стол.
– Я нашла их в мешке вместе с другими вещами, которые отец хранил в тайнике.
Доктор Кейдж долго и внимательно разглядывает каждый снимок, потом поднимает глаза на меня.
– Что на самом деле происходит, Кэт? Что вы пытаетесь выяснить?
– Я думаю, что отец растлевал меня.
– У вас есть какие-либо иные причины, кроме этих фотографий, утверждать подобное?
– Да.
– Ну что же, мне очень жаль. – Он снова бросает взгляд на фотографии. – Я знаю, эти снимки выглядят чертовски убедительно. Прямые улики. Но сами по себе они ничего не доказывают, как и это ожерелье. Уже сам факт обладания ими, как кажется, свидетельствует об извращении, но ведь вам неизвестны обстоятельства, при которых Люк получил их.
– Зачем скрывать их, если ему нечего было стыдиться?
Доктор Кейдж пожимает плечами.
– Быть может, этого мы уже никогда не узнаем. Вы внимательно осмотрели все, что нашли в его вещмешке?
– Все, за исключением этого, – отвечаю я, указывая на альбом для рисования.
– А почему вы оставили его на потом?
– Не знаю. – Перед глазами у меня встает образ Луизы Батлер. – Один человек уже рассказывал мне о том, что я найду внутри. Наброски острова ДеСалль и другие рисунки в том же духе.
– Вы не возражаете, если я взгляну?
Я подталкиваю к нему альбом по столу, и он начинает перелистывать страницы. |