— Но ведь прогорят деньги-то, а они на деревьях не растут, — возразил Коломыйкин.

— Пусть прогорят. Бобовникова ведь с малолетними детьми вдовой осталось. Не хочу по миру их пускать, брать грех на душу.

Коломыйкин резко дёрнул кустистой бровью:

— Воля твоя, Марфа Афиногеновна, только та самая Бобовникова о тебе злое говаривала…

— Знаю, — отозвалась Марфа, — наслышана, что я собачьей шерстью до бровей заросла и что у меня козьи копыта вместо ног. Мне Лукинична все сплетни приносит. Пусть брехня Бобовниковой остаётся на её совести, а я свою марать не хочу.

— Язык бы отрезать твоей Лукиничне, — буркнул Коломыйкин и сурово насупился.

Марфа примирительно склонила голову:

— Ты вот что, Архип Иванович. Говорят, что городская управа задумала сиротское училище строить, так сделай взнос тысяч пять от своего имени. Хочу похлопотать, чтоб тебя в почётные граждане вывести. Как думаешь?

— Премного благодарен. — Архип Иванович склонил голову. — Не сомневайся, отслужу честь по чести.

— Да я и не сомневаюсь.

Лошадка Зорька без натуги преодолела крутой подъем, и с горки показалась крыша особняка с треугольным портиком над главным входом. Коломыйкин привстал с сиденья:

— Обозревай владения, Марфа Афиногеновна. Батюшка, Царствие ему Небесное, наилучших архитекторов приглашал, чтоб тебе потрафить. Глянь, красота какая! В именьице и прудик есть с карпами, и липовая аллея посажена. Прислуга нанята, нянька Лукинична со вчерашнего среди них порядок наводит. Встретим тебя хлебом-солью, как полагается новой хозяйке.

«Жаль, через порог тебя перенести некому», — подумал он про себя, но тут же отогнал глупую мысль и принялся подсчитывать, сколько прикупить акций железных дорог, чтоб не остаться внакладе.

Санкт-Петербург,

2017 год

Когда в жизни происходит нечто страшное, кажется, что хуже быть уже не может. Оказывается — может. То, что взрыв в петербургском метро, из которого она вышла с одной царапиной на брови и рваной курткой, переломил судьбу пополам, Инна осознала после того, как целый день не могла дозвониться до Олега. Его телефон упорно находился вне зоны действия. С одной стороны, грызла обида, что жених не интересуется её состоянием, а с другой — нарастала тревога, вскоре заполонившая собой все мысли и чувства.

Трясущимися руками она заправляла кофеварку, но кофе выпить забывала. Выливала его в раковину и снова засыпала зёрна в кофемолку. Телевизор и интернет безостановочно транслировали новости о взрыве на перегоне у станции «Технологический институт». Комментаторы наперебой рассказывали о количестве погибших и раненых, обсуждали предположительного террориста — интеллигентного молодого человека в очках и с рюкзачком за плечами. Вновь окунаться в прошедший день представлялось невыносимым. Хотелось заснуть, провалиться в освежающий сон и проснуться в позавчерашнем дне, бодрой и отдохнувшей. Но стоило закрыть глаза, как мысли резво бежали вниз по эскалатору и приводили на платформу метро к той самой старухе, что своим недовольством спасла жизни им с Олегом.

Телефон будущей свекрови тоже молчал. Ближайший друг Олега — Павел Лукьянов — невнятно ответил, что Олежка, наверно, ещё не отошёл от шока, потому что в конторе его нет и сегодня не ожидается. Инне казалось, что тревога смотрит на неё из всех углов и злобно скалит зубы. Воображение рисовало вытянутую морду горгульи с острыми клыками и прищуренными глазами хищника в ожидании жертвы. Некстати вспомнилось, что проездом по Испании она однажды сфотографировалась в обнимку с горгульей.