Конан вовсе не собирался разочаровывать Дханпата и признаваться в том, что он сам подговорил этих бродяг напасть на купца. Они долго спорили, поскольку привыкли разбойничать в пустыне, грабя караваны.

Но варвару удалось втолковать этим тупоголовым детям Нергала, что нападение в тенистом переулке куда безопаснее и прибыльнее, чем лобовая атака среди песков. Они поверили и жестоко поплатились за свою доверчивость. В живых не осталось никого. Конан, конечно, надеялся, что кому-то из них удастся уцелеть. Но вышло по другому — им не повезло. Зато все выглядело весьма убедительно.

Тогда он спешил. Капитан Гураб буквально наступал ему на пятки. Коварный пират готов был пойти на все, чтобы выпустить Конану кишки. Нельзя было терять ни дня. И Конан, услышав, что некий Дханпат назавтра должен поднять якорь и покинуть Ашохан, решил войти к купцу в доверие самым простым и быстрым способом — спасти ему жизнь.

Драка в переулке получилась на славу. Конан положил на месте всех грабителей, к вящему изумлению перепуганного купца. Дханпат остался доволен.

— Я помню, как ты играючи перерезал им глотки, — довольно щурился Дханпат. — Это было поразительно. Я тоже хочу поразить тебя, варвар. Ты поразишься тому, насколько не вяжется невинная внешность моих рабынь с их умением обращаться с мужчиной. У них тонкие талии, и плоские животы. Груди едва проявились и соски розовы и нежны, словно бутоны цветов. Они отзываются на каждое прикосновение. Языки их подобны лианам. Они умеют мурлыкать и выгибать спины, как кошки. Они сделают для тебя все, что только ты сможешь вообразить.

Голос Дханпата дрожал от вожделения, но Конан продолжал упорно молчать.

Ближе к вечеру, когда Податель Жизни уже направил свою золотую колесницу к кромке окоема, на небе появились мрачные облака. Варвар насторожился — такие обычно предвещают бурю. Облака лениво ворочались на багряном небе, словно стадо пустынных туров посреди осеннего поля. Потом от них отделилось одно — больше и темнее прочих. И поползло по направлению к кораблю.

Очертания облака менялись, его края становились все более четкими. Моряки забеспокоились. Они повскакали с мест, что-то залопотали на своем гортанном вендийском наречии, и стали отчаянно жестикулировать, показывая на небо.

Недавняя безмятежность уступила место тревоге.

— Таннин! Таннин! — вдруг истошно завопил темнолицый. Остальные тут же подхватили: — Танин, таннин, — и начали метаться по кораблю, словно Зандра разом лишил их рассудка. Одни в ужасе полезли на мачты, другие решили забиться в трюм, а кто-то просто упал на палубу и попытался растечься по ней, словно вытащенная из воды медуза.

— Таннин! — снова и снова раздавались вопли.

Конан не шелохнулся.

Его лицо с каждым мгновением мрачнело все больше. Он понимал, что перед ними никакой не таннин, как это представлялось суеверным вендийским мореходам, но по сути это ничего не меняло.

Небесный зверь Таннин, как считали вендийцы, не любит жары. Чтобы быть все время в прохладе, чудовище забирается внутрь облака и лежит там, свесив черный хвост. Но облако постепенно поднимается вверх и, приближаясь к солнцу, теряет прохладу и испаряется. В конце концов, оно рассылается в невесомую пыль, и уже не способно удержать таннина. И черный зверь, кружась в потоках ветра, падает вниз. Обрушившись на землю или в море, он в неистовстве вытаптывает посевы, обгладывает листву с деревьев, пожирает скот, и губит людей, не разбирая кто перед ним: раб или король.