Ничего не произошло. Настраивая рацию по всему диапазону, он обнаружил участок, где шла модулированная волна: щелчок — молчание, — код, передаваемый с огромной скоростью. В его ушах он звучал почти как непрерывное, высокочастотное улюлюканье. Сначала он хотел передать несколько фраз на этих частотах, но решил не привлекать к себе внимания. Новая встреча со штурмовиками была нежелательна. Остальная часть доступного спектра радиочастот была пуста, лишь космический шум шелестел и трещал в приемнике. И мир молчал, только ветер стонал, скрипел снег и трещали камни у него, под ногами; слышалось его собственное дыхание и удары сердца.

Дно кратера было скалистым, заледенелым. Пелена снега и туман снижали освещенность, но ультрафиолетовые лучи, частично проходящие через стекло шлема, обжигали лицо Флэндри. Облака клубились на фоне отдаленных созвездий и возмущали поверхность Риджина. Стена кратера поднималась далеко вверх неотесанной громадой.

Путь не был слишком тяжелым. Эрозия сделала выемки в скалистой поверхности, удобные для подъема, кроме того, при существовавшей здесь силе тяжести, даже в костюме космонавта, Флэндри был легче абсолютно раздетого человека в земных условиях. Он быстро приспособился к новому соотношению веса и инерции. Но он не догадался сказать об этом Диане, могут возникнуть неудобства, а это значительно замедлит их продвижение. Кроме постоянной угрозы нападения сверху, его заботила плохая работа системы регенерации воздуха и термостатирования. Флэндри вспотел и задыхался в отравленном воздухе. «Необходимо устранить эту неполадку перед тем, как мы вместе отправимся в путь! — подумал он. — И надо задать обслуживающему персоналу хорошенькую взбучку, когда… вернее, если я вернусь».

Вдруг в его мозгу вспыхнуло:

«Но какой смысл? Они никуда не годятся, потому что высшие эшелоны власти некомпетентны, потому что Империя больше не несет никакой реальной ответственности за удержание этой части космоса… В дни моего деда мы все еще сохраняли то, что действительно принадлежало нам, во всяком случае, большей частью. В дни моего отца лозунгом стало „согласие и объединение“, которые на самом деле означали отступление. В мои дни — моя очень личная борьба дневного света против двух бесконечных темниц — не обернется ли она длинной ночью?»

Он сжал зубы и с новой силой полез вверх.

«Ночь не наступит, если я не позволю ей!» — думал он.

Появились жуки.

Они вылетели из-за валунов и ледяных торосов: штук двадцать, возможно, больше, и двигались прямо на него. Длиной сантиметров в тридцать, каждый из них имел десять когтистых лап, хвост, кончающийся раздвоенным шипом, голову, на которой двигалось не менее полудюжины антенн. Свет Мимира окрасил их вооруженные тела в пурпурный цвет.

В течение секунды Флэндри казалось, что он потерял рассудок. Старые записи говорили, что Вэйленд был необитаем, всегда был таким и всегда будет. Он ожидал всего, только не этого. Жизнь просто-напросто не могла существовать там, где царил постоянный глубокий холод, воздух разрежен, металл преобладал в породах, а фоновая радиация была так высока. А если предположить, что жизнь все-таки могла зародиться на этой планете? — Мимир был молодой звездой, образовавшей свою планетную систему лишь несколько миллионов лет назад из туманности, обогащенной тяжелыми металлами за счет прежних поколений звезд.