Крупные рыбы с боками, отливающими серебром, чуть шевеля хвостами, стояли у берега в тени деревянного навеса, Хайрутдин чаь-сами смотрел на них, и сердце его замирало.
— Когда я был маленький и лежал на обрыве у речки, вот таких рыб я хотел увидать, — говорил он.
Председателем колхоза скоро стал сын Хайрутдина, другой стал бригадиром-рыбоводом.
В колхозе началась настоящая рыбоводческая работа. С осени приготовили новый нагульный пруд для зимующих сеголеток, спустили и очистили выростной пруд для будущих мальков и обнесли насыпью углубление, заросшее травой, — нерестовый пруд. Оставалось следить за зимовалами и ждать весеннего тепла.
Дождались. Весной, когда вода нагрелась до семнадцати градусов, нерестовый пруд наполнили водой из ручья и в тот же день осторожно перенесли в него производителей из холодного затенённого зимовала. Хайрутдин стоял на берегу и напряжённо смотрел в прозрачную воду. Руки у него опять дрожали.
Вот успокоившиеся после пересадки грузные рыбы, лениво шевеля хвостами, приблизились к пучкам жёсткой травы у самого берега и стали тесно прижиматься к ним боками. Струйки золотистой икры щедро полились в согретую солнцем мелкую воду и смешались с оплодотворяющим током молок, облепляя густые кустики травы. Новая жизнь зарождалась в сотнях тысяч икринок — потомстве одной матери. Этим кончилась её забота о детях. Теперь можно было снова пересадить родителей в отдельный пруд до зимы, когда снова наполнится водой осушённый на лето зимовал.
Пять дней, пока икра созревала в тёплой воде, Хайрутдин почти не отходил от нерестового пруда: а если в него заберутся утки, соскучившиеся зимой без животной пищи? Или лакомые до икры лягушки:, которые, кроме того, ещё не прочь отложить в тёплую воду нерестового пруда и свои икринки — маленькие шарики прозрачной слизи с чёрной точкой? Беда. Вышедшие из лягушачьей икры головастики съедят в пруду корм, необходимый для малышей-рыбёшек.
В помощь старику около пруда дежурили два мальчика с сачками для ловли лягушек.
Всё сошло благополучно, и утром на шестой день один мальчик, быстроглазый и весёлый, потянул Хайрутдина за рукав.
— Смотри, абзы, — зашептал он, точно боясь спугнуть увиденное, — о, абзы, они уже живые. А почему у них пузо такое большое?
— Я тоже мог увидеть первый, — крикнул другой мальчуган и сердито толкнул локтем его в бок. — Я тоже мог первый увидеть. Только я уток караулил. И лягушек. А ты только на воду таращился. Но первый даже не почувствовал ни толчка, ни обиды. Мальчик и старик, затаив дыхание, склонились над пучком травы, хорошо видным в мелкой воде. Прозрачные, почти как вода, крохотные личинки-мальки неподвижно висели, прицепившись к травинкам, на которых они родились, вышли из икринок. Они ещё не нуждались в пище: большой пузырь на брюшке — запас питательного желтка, отложенный матерью в икринку, — кормит и укрепляет их, слабеньких, в первые дни их жизни.
— Я тоже, я тоже буду разводить рыбу, — прошептал Мустафа в восторге. Хайрутдин только крепко сжал его руку, они понимали друг друга без слов.
Семьсот тысяч икринок выпускает из себя взрослая самка карпа. Чтобы вырастить всё её потомство, потребовалось бы тридцать пять гектаров выростных прудов для мальков, выклюнувшихся из этих икринок в первое лето их жизни.
Зимой для них нужно было бы построить зимовалы площадью в девять гектаров, а следующей весной пересадить их в нагульные летние пруды площадью в сто пятьдесят гектаров. К осени годовики весят в среднем по пятьсот граммов, то есть вес всего потомства одной самки составил бы триста шестьдесят тонн. Это вес огромного стада коров.
Иначе сказать, если бы всё потомство одной самки могло выжить, то его хватило бы на все рыбные пруды района (если прудов много).
Но на самом деле, даже в лучших рыбоводческих хозяйствах от одной самки вырастает не больше двадцати тысяч годовиков. |