— Самое наше счастье, что их мы поймать успели. Купить новых производителей мы бы не могли, — докончил Хайрутдин уже дома, вешая на стену полушубок.
Тут в дверь опять постучали, на этот раз спокойно и вежливо. Новый посетитель, почти великан, в низком полуподвале не мог даже выпрямиться и, войдя, сразу сел на самый низкий чурбан с набитой сверху дощечкой, ссутулился. И в такой позе он всё же оказался выше сидевшего на обыкновенной табуретке Хайрутдина, но приятно было видеть, с каким уважением смотрел на старика. Это был новый председатель колхоза Габдрахман Ахатов.
Габдрахман не учился в русской школе, но свободно говорил по-русски: выучила война. Домой он пришёл простреленный и контуженный, но крепкая натура выдержала.
Осторожно протягивая руку, чтобы ничего не задеть, говорил:
— У нас в колхозе мужчин мало, ну да я руки в карманах не держу, а тогда справиться можно.
Он уже во многом «справился»: прекрасный конный двор и погреб для семенного картофеля были отремонтированы почти только его руками, и учит он не словами, а примером. Только засуха помешала ему поставить колхоз на твёрдые ноги.
— Ссуду на семена получил сегодня, — проговорил он, обращаясь к Хайрутдину после первых слов приветствия. — Будут семена. А ссуду осенью чем покроем, абзы?
Хайрутдин взял из рук жены и протянул гостю чашку с чаем.
— Серебром, — неторопливо ответил он. — Серебро спит в зимовнике, летом его жмыхом кормить будем, а осенью пятнадцать центнеров рыбы с гектара пруда возьмём и ссуду покроем. Если всё будет хорошо, — предусмотрительно договорил он.
Габдрахман осторожно взял с блюдечка конфетку, непомерная сила приучила его обращаться с маленькими предметами так, будто они готовы сломаться в его крепких пальцах.
— А как с утками, абзы? — осведомился он. — Времени терять нельзя, на утят запись идёт.
Лицо старика потемнело.
— Не знаю. Не пробовал, — сухо ответил он и отвернулся. Габдрахман поставил чашку на нары.
— А я знаю, — твёрдо проговорил он. — Ты, абзы, боишься, что утки рыбу есть будут? Так ведь мы их в выростной пруд не пустим, где малыши сеголетки. Мы их в нагульный пруд пустим. К годовикам. Они их не тронут, и гуси — тоже. Я принесу книгу про один совхоз в Московской области. Без подкорма сколько рыбы с гектара пруда взять можно? Два центнера? А там уток в пруд пускают и без подкорма получают десять центнеров рыбы и десять центнеров утиного мяса. И ещё яйца и перо. А жмых, которым ты рыбу хочешь кормить, скоту пойдёт. Коровы молоком спасибо скажут. А почему так? Потому что утки траву едят, которая рыбе вред делает — пруд засоряет. Ещё утки едят головастиков лягушек, жуков — всякую дрянь, для рыбы вредную. А рыбу утки кормят: от навоза утиного в воде больше рыбьего корма разводится. Вот как! — В увлечении Габдрахман чуть не вскочил со скамеечки, но вовремя взглянул на низкий потолок, засмеялся.
— Мне и в траншеях очень неудобно было, — повернулся он ко мне. — Даже спина болеть стала. Нельзя прямо стоять, голова торчит. Ну, как будем делать, абзы?
Старик помолчал и вдруг махнул рукой.
— Ладно, ладно, Габдрий, попробуем, — проговорил он добродушно. — Утки, гуси… согласен. Ещё что сделать хочешь?
— Ещё что? — Габдрахман поставил чашку на нары и расстегнул полушубок. — Хочу воду в пруду ещё выше поднять, на огороды пустить. Колесо такое сделаем. Если засуха будет, воду ещё выше поднимем и на поля пустим. Воды у нас много. От верхнего ключа, который через зимовалы идёт, водопровод пустим на конный двор и на скотный двор, там вовсе близко, вода сама пойдёт. |