Изменить размер шрифта - +
Ты единственный на шлюпе смело рискнул жизнью ради нас! Ты храбрый мальчик, настоящий матрос! Это я тебе говорю, доктор Ламперьер.

— События развивались с такой невероятной быстротой, что до сих пор мы как следует не представились друг другу, — вступил в разговор Андре.

— Да, действительно! Ламперьер, доктор медицины и, как вы уже догадались, уроженец Марселя — города, где сто́ит родиться! И если история парижанина Фрике весьма любопытна, то моя и вовсе невероятна, сейчас расскажу…

Но вдруг послышалась стрельба.

Крики, а скорее вой взбесившихся собак, сопровождаемый рвущей уши музыкой, накладывались на грохот выстрелов.

На племя кто-то напал? Маловероятно.

Казалось, туземцы предавались какому-то безумному веселью. Веселью, опасному с точки зрения трех пленных европейцев.

— Уж не нам ли они так радуются? — произнес Фрике. — Боюсь, это тот самый случай, когда говорят: «Так весело, что даже страшно».

Стрельба становилась все громче и интенсивнее.

— Похоже, — заметил Андре, — племя знакомо с порохом, но не стремится его экономить.

Благодаря рассказу Фрике о приключениях ночь пролетела быстро, трое друзей даже не успели сомкнуть глаз, и проникшие в хижину первые лучи солнца застали их врасплох.

— Только бы не заставили опять есть эти чертовы деликатесы!

— О нет, самое раннее, они придут в девять утра, а сейчас только три.

— Что же означает весь этот шум?

— Необходимо срочно убрать химические аппараты. Дикари сообразительны и могут заподозрить неладное.

Тотчас же жаровню задвинули в угол, а реторту с высовывавшейся из горлышка трубкой и корзину с двуокисью марганца засунули на нечто вроде этажерки, сработанной на скорую руку и украшенной странноватым орнаментом.

— Итак, уборка закончена.

В этот момент дверь отворилась, шум еще усилился и перед глазами троих друзей предстала следующая картина.

Нестерпимо яркое солнце освещало двух туземцев в почтительных позах и мужчину двухметрового роста с лицом, точно вырезанным из дерева. Колосс был одет в ослепительно белый бурнус, ниспадающий до щиколоток, на ногах виднелись сапоги из рыжеватого сафьяна, а руки были унизаны золотыми и серебряными перстнями.

Этот человек, по виду и одежде — мусульманин, имел целый арсенал: два револьвера, кинжал с широким лезвием и длинную, кривую саблю с рукояткой, инкрустированной перламутром и кораллами.

Не говоря ни слова, гигант разглядывал троих европейцев, те, в свою очередь, молча рассматривали нежданного визитера. Безмолвное знакомство продолжалось более двух минут.

Наконец гость откинул капюшон, и наши друзья увидели кривошеего, худого человека, с пятнами цвета сажи на смуглой коже, с редкими пушистыми кустиками на голове, с лицом, обезображенным опухолями.

— Вот это да! Ну и урод! — не удержался Фрике.

— Великолепный экземпляр! — восхищенно прошептал доктор.

«Великолепный экземпляр» было докторским иносказанием, означавшим «Крайняя степень патологии!»

Незнакомец же невозмутимо продолжал осмотр.

Фрике надоела эта бесцеремонность, и он, обратившись к посетителю, произнес два слова, два простых слова:

— Здравствуйте, месье!

Тот медленно разжал губы и с трудом проговорил по-арабски:

— Салям алейкум!

— Он говорит по-арабски, может, мы поймем друг друга, я тоже говорю по-арабски, — пояснил Андре — Валейкум салам! — ответил он гостю.

— Как здорово!

— Нам повезло, — пробормотал доктор, — этот негодяй, вероятно, работорговец, не исключено, что нам удастся с ним договориться.

Быстрый переход