— Смейтесь во тьме, — с улыбкой провозгласил Франц, оглядываясь назад, где поднятое «Фольксвагеном» облако пыли стекало по склону утеса вниз, в поросшее кустарником глубокое ущелье.

— В смысле? — удивилась Вики.

— Люди по-прежнему боятся, — просто ответил Франц, — и все одних и тех же вещей. Они просто изобрели большее число уловок, чтобы защититься от своих страхов. Научились говорить громче, быстрей, хитрей, веселей — и с большей претензией на всезнайство — чтоб заглушить эти страхи. Да что там, я могу привести…

Тут он резко примолк. Его, похоже, действительно всерьез взволновала эта тема, сколь старательно ни прикрывался он маской холодного философа.

— Я могу пояснить свою мысль, — объявил он, — при помощи простой аналогии.

— Давайте, — согласилась Вики.

Полуобернувшись на сиденьи, Франц пристально оглядел нас обоих. Где-то через четверть мили дорога впереди опять слегка шла на подъем и пряталась в густой тени от облака, что я отметил не без явного облегчения — к тому времени у меня перед глазами плавало уже не меньше трех темных бесформенных шаров, дергано ползущих вдоль горизонта, и я давно мечтал хоть как-то спрятаться от солнца. По тому, как Вики скашивала глаза, я мог судить, что черные пятна досаждают и ей. Мистер М. в глубоко нахлобученной шляпе и Франц, обернувшийся назад, похоже, испытывали меньшие трудности.

Франц сказал:

— Представьте себе все человечество в виде одного-единственного человека, который вместе со своей семьей живет в доме, стоящем на крошечной полянке посреди темного и страшного леса, практически неизведанного, практически нехоженого. Пока он работает и пока он отдыхает, пока занимается любовью с женой или играет с детьми, он всегда с опаской поглядывает на этот лес.

Через некоторое время ему удается разбогатеть настолько, чтобы нанять стражу, которая начинает присматривать за лесом вместо него, людей, хорошо разбирающихся во всех лесных премудростях и следах — твоих специалистов, Гленн. Со временем он все больше полагается на них, все больше прислушивается к их мнению и вскоре готов признать, что каждый из этих людей немного лучше знает какой-либо близлежащий участок леса, чем он сам.

Но что если все эти стражники однажды вдруг скопом заявятся к нему и скажут: «Послушайте, хозяин, на самом-то деле никакой вокруг не лес — это сад, который мы давно возделываем, и который простирается за самых границ вселенной. Нету вокруг никакого леса, хозяин — вы только вообразили себе все эти черные деревья и непроходимые заросли, потому что вас напугал какой-то шарлатан!»

Поверит ли им этот человек? Будет ли у него хоть малейшее основание им поверить? Или он попросту решит, что его наемная стража, возгордившись своими небольшими достижениями, иллюзорно уверилась в собственном всезнании?

Тень от облака была уже совсем близко, в самом конце небольшого подъема, на который мы уже практически поднялись. Франц Кинцман перегнулся к нам через спинку переднего сиденья и тихо проговорил:

— Темный и страшный лес по-прежнему существует, друзья мои. За границами космоса, принадлежащего астронавтам и астрономам, за границами смутных, запутанных областей психиатрии Фрейда и Юнга, за границами сомнительных пси-полей доктора Райна, за границами земель, которыми правят политики, священники и врачи, далеко-далеко за границами всего этого мира, что ищет спасения в безумном, бестолковом, полуистерическом смехе — по-прежнему существует абсолютная неизвестность, затаившаяся до поры до времени, будто жуткий призрачный зверь, и столь же укутанная покровом тайны, что и всегда.

Наконец-то, ко всеобщей радости, «Фольксваген» пересек четкую границу тени от облака.