— Сколько сложностей из-за двух молодых людей, которые любят друг друга и собираются пожениться раньше, чем тебе бы того хотелось! — съязвила Марианна. — Нет, Шарль, тебе, и правда, нравится терзать себя по пустякам! Прошу тебя, успокойся и засыпай!

Она погасила свет. Темнота и тишина побуждали к размышлениям. Шарль спрашивал себя, возникнут ли те же проблемы у Дани, Даниэля, Лорана и Беатрис лет этак через двадцать. Как эти четверо станут воспитывать потомство при нынешнем ритме жизни? Какими будут отношения между «отцами и детьми» после сознательного, систематического разрушения родительского авторитета? Будет ли существовать семья? «В тот день, когда Кристина вырастет…» Шарль попытался представить себе этого ребенка кокетливой девушкой, влюбленной, требовательной, отчаявшейся, и ощутил ужасную тяжесть на сердце. А он сам, каким он будет в те неблизкие времена? Ему исполнится шестьдесят пять, семьдесят лет. Много сотен часов, проведенных в конторе, обеды за семейным столом, отпуск на берегу моря, споры, болезни, расчеты, рождения, бессонные ночи, старость, смерть — жизнь не хуже и не лучше, чем у других! Шарль заворочался в темноте. Если бы земное существование было чуть более сладостным, человеку труднее было бы с ним расставаться. Величайшее милосердие Господа именно в том и заключается, чтобы не позволять людям быть счастливыми на Земле. Эта мысль растрогала Шарля и утешила его. А возможно, наконец подействовал аспирин и у него просто перестала болеть голова. «В конечном итоге, — думал он, — Марианна права! Пусть мальчик женится на этой Беатрис! А там будет видно!..» Шарль смежил веки. Но вскоре снова открыл глаза, потому что жена встала с постели. Она прошептала:

— По-моему, Кристина плачет. Пойду взгляну…

У Шарля не было сил отвечать, и он снова уснул.

Вернувшаяся Дани тихонько пояснила:

— Все в порядке, она уже успокоилась. Мама с ней…

— A-а, ну да, — ответил Даниэль.

— Думаю, я все-таки должна плотнее кормить ее на ночь.

— Врач считает иначе!

— Верно…

— Ну, вот и делай, что велено, и ничего сама не изобретай!

— Какой ты противный!

— Вовсе нет! — проворчал Даниэль, испытывая смутное чувство вины.

— А вот и да! Начинаешь злиться по пустякам. Это из-за Лорана?

— Плевать мне на Лорана! — взорвался Даниэль.

Ему казалось, что он вполне искренен. Главное для него не Лоран, не Кристина и даже не Дани, а степень бакалавра. На сей раз дело вроде бы в шляпе. Он уверен в работах по философии и естественным наукам. Особенно по философии, тут уж он продемонстрировал все свои знания. Тема была — просто конфетка: «В какой степени человеческий разум, чтобы познавать, действовать и творить, должен противопоставлять себя чувству?». Он свалил в одну кучу Канта, Платона, Бергсона и Аристотеля — чтобы доказать на десяти страницах, что наука требует подчинения чувства разуму, а искусству необходимо подчинение разума чувству. Коллере-Дюбруссар, которому он утром показал план, очень его одобрил. Даниэль спокойно ждал оглашения результатов — через две или три недели, хотя и не был совершенно уверен в похвальном отзыве.

У Лорана же, напротив, не было никаких шансов, хоть он об этом меньше всего беспокоился. Он сообщил родителям, что собирается жениться сразу после окончания экзаменов. Была дивная семейная сцена со вздохами матери, стенаниями отца и нежным согласием обоих в завершение. А вечером в дом явилась Беатрис Мурен… Дани протянула томным голосом:

— О, Даниэль, обними меня покрепче!

Она была такой теплой.